Спустя девяносто лет - Милован Глишич

– Ох, как же, неужто снова двадцать пять? – спросил Мойсило, как будто что-то предчувствуя. Слуга принялся перечислять ему потраченное и подытожил:

– Ровно двадцать пять грошей!

– Да дело не в том, что дорого, просто как же так всегда получается двадцать пять?! – начал было Мойсило, но тут его неожиданно прервал голос из-за соседнего столика:

– А вчера у Савки помолвка была и обручение!

Мойсило вздрогнул, будто его огрели чем-то.

– У какой Савки? – с любопытством спросил кто-то за тем же столиком.

– У Николиной…

Когда он это сказал, у Мойсило вся кафана перед глазами закружилась.

– Сосватали её, – продолжал тот, – за Момчило Перичева. В воскресенье свадьба.

– Счастья ей! – сказал третий гость. – Хороший парень и хозяйственный.

Удод весь поник, как убитый. Достал из кармана 25 грошей и протягивает официанту, сам не осознавая, что делает.

– Вы только что заплатили, – говорит тот.

– Ох, ох! – говорит Мойсило рассеянно. – Двадцать пять грошей, так?

– Так! – отвечает официант.

Бедный Мойсило поднялся и пошёл в свою комнату. В задумчивости он свернул к дровяному сараю и, подойдя к двери, вздрогнул и обернулся, не увидел ли кто, отчего местная служанка громко захихикала. Он вернулся и пошёл вверх по лестнице. «Обручена, свадьба, 25 грошей, подарки!» Всё это перемешалось и жужжало у него в голове. Ни с того ни с сего он принялся считать ступеньки и, к, своему великому удивлению, насчитал 25! Войдя в свою комнату, он посмотрел на номер, на который раньше ему в голову не приходило смотреть, тоже № 25! Вконец его это число доконает… Ходит бедный Удод по комнате и сам не знает, чего ходит, зачем ходит… Тяжело ему, боже, до чего тяжело – прямо убитый весь. Зажёг свечу, вытащил кошелёк пересчитать деньги – всего 25 грошей!.. «Кошмар, всё истратил. Эх, Бранко, Бранко. Почему он как раз уехал?! – закричал Мойсило в голос, продолжая ходить по комнате. – Будь он тут, может, можно было бы как-то эту помолвку расстроить…» Тут бедняга Удод глубоко погрузился в свои мысли… Среди прочего он вспомнил, что несколько раз проходил перед домом Савки этим вечером. «Ага! Так вот почему к ней столько подружек пришло?!» «Фу ты! – крикнул он вслух. Помолчав немного, он снова заговорил: – Погодите, а сколько раз я там прошёл?» Он встал и, подбоченившись, прошёлся по комнате, опустив голову и считая в уме… Вдруг он всплеснул руками: «Ох, опять выходит двадцать пять! Неужто?» Посчитал ещё раз. «Точно, двадцать пять раз! Ох, это чёртово двадцать пять, что оно ко мне прицепилось… Нехорошо это…» Тут он замолчал и, задумавшись, уставился куда-то в угол комнаты… Дождь лил как из ведра, слышно было, как по улице текут ручьи. «Эх, двадцать пять, двадцать пять! – снова начал Мойсило и вдруг воскликнул: – Ну нет, не будет двадцати пяти!..» Он быстро вышел и закрыл за собой дверь и, прямо не переобувшись, отправился под самым ливнем к Савкиному дому. Мокрый как мышь, вода с него так и хлещет. Темно кругом – едва видно, куда идти. Иногда только молния сверкнёт. В Савкиной комнате горят свечи. Видно, как выглядывают из окна её подружки. Мойсило поднял голову в надежде увидеть её саму, но при этом поскользнулся и упал в огромную глубокую лужу, промокнув по пояс. Тут сверкнула молния, и сквозь шум дождя и воды стало слышно хихиканье у Савки. «Ой! Этот сумасшедший ещё здесь! Вон он, в лужу упал!..» Прихрамывая, Удод с большим трудом выполз из лужи. Один ботинок так и увяз на дне. Мокрый, босой и полумёртвый от усталости, он как-то доковылял до своей квартиры. Он зашёл внутрь и начал медленно ходить по комнате, даже не думая лечь или присесть. С него текла вода, и в комнате образовались целые лужи. Он снова принялся на ходу считать про себя, сколько раз он прошёл мимо того дома. Пересчитав несколько раз, он воскликнул: «О господи, да ведь это и был двадцать пятый раз!..» И действительно, в прошлый раз он ошибся и присчитал один лишний…

Это оказалось для него уже слишком.

Прямо так, не сняв мокрой одежды, он упал на постель и как будто сознание потерял… Его разбудило мерзкое покалывание в бедре… Он глянул в окно, уже светало. «Да что же там так колется? Должно быть, стукнулся вчера». А оно всё не унимается… Пошевелив ногой, он нащупал под собой что-то твёрдое. Он поднялся и стянул брюки, всё ещё довольно мокрые. А там, смотри-ка ты! Здоровая затычка от бочки упала в штаны сквозь ширинку, она-то и кололась. Он поднял её, чтобы рассмотреть поближе, и на ней вдруг тоже увидел надпись: «25»! Рассердившись, он в негодовании выкинул затычку в окно.

Он встал и долго ещё ходил по комнате, думал, стучал себя кулаком по лбу, жаловался… Потом вдруг в одно мгновение вспылил и как сумасшедший выбежал вон. Он мчался по улицам, ни на кого не глядя, прямиком к дому Николы. Никола сидел за завтраком со своей женой и Савкой, и кто-то ещё из слуг там был. Внезапно увидев Удода – незнакомца, да ещё такого странного, – они удивились. А Удод раскричался:

– Стыдно должно быть!.. Как вам не стыдно! Что вы за торговец!

– Вы кто? – Никола от удивления вскочил со стула.

– Я столько потратил, – ещё громче орёт Удод, – а вы меня за нос водите…

Савка с матерью от страха повскакали со стульев.

– Гоните его прочь! – крикнул Никола слугам.

– Меня прочь? Как вам не стыдно… – уже в отчаянии закричал Удод, – Я столько потратил!.. Это моя девушка!..

– Вон!.. – крикнул Никола и поднял стул.

– Эти шпильки… платья… всё это моё!.. – визжит Удод что есть сил. Савка расплакалась. Мать в крик. Слуги сгрудились вокруг. Удод орёт во всё горло и поносит всех на чём свет стоит. Прибежали соседи, женщины, подмастерья, полицейские. Поднялся гвалт. Удода потащили в участок, а он кричит, отбивается… Весь город сбежался! Поднялся скандал до небес. Прибежал сам градоначальник… Вся толпа хлынула в управу, и ещё долго слышались крики Удода:

«Пусти… Вор! Моя девушка!.. Не отдам!..»

* * *

Назавтра, 25 июля, практикант в городской управе подшивал в протокол документ следующего содержания: «К вышепоименованному за нападение на мирных граждан применить телесное наказание, 25 ударов, и выдворить из города…» А в это время по городу шёл пригорюнившийся Мойсило Удод под конвоем.

Городская детвора бежала за ним с криками: «Ох! Двадцать пять! Ох! Двадцать пять! Ха-ха-ха! Двадцать пять! Гы-гы-гы, Удод! Ха-ха-ха!..» – пока он