В поисках прошлогоднего снега - Светлана Мосова

– Ты будешь смеяться, но я живу в городке, который в переводе звучит как «свиной брод»!..

Понятно: это нелегко человеку с амбициями. Лучше бы он, конечно, назывался журавлиный… или – фламинго.

– Это такой маленький городок, – жалуясь, говорила женщина. – Всего восемьдесят тысяч жителей!..

– А тебе сколько нужно для счастья? – вдруг перебила подруга.

Потому что для счастья нужны лишь трое: ты, друг и враг. А для удобства и экономии врага и друга можно совместить даже в одном человеке.

Пассажир

Один мужчина сказал одной женщине:

– Я сейчас!..

И бросился вон из самолета.

Самолет прождал его сорок минут и в конце концов улетел по заданному маршруту, предоставив оставшимся пассажирам, отщепенцам и будущим гражданам Соединенных Штатов, коротать время в пути за раздумьями о странном происшествии и гаданием: а что случилось с этим интересным мужчиной?!

А случилось вот что.

Пока самолет честно ждал его возвращения, он стоял в объятиях юной девы и не знал, что делать. Собственно, он выскочил из самолета только затем, чтобы еще раз, в последний раз (душе зачем-то было надо!), увидеть эту девушку, сказать последнее «прости» (душе зачем-то было надо!) и вернуться обратно – только и всего! – да так и остался стоять, не имея сил вырваться из ее слабых рук.

Вот такая киношная история, городская сплетня, которую жевали все, кому не лень, – высказывались мнения, сомнения, предположения, уточнялись детали – и все это было бы прелестно, если бы не мысль о той женщине, оставшейся в самолете.

То есть о жене.

Жене и маленькому сыну, а также их родственникам, тоже предложили покинуть самолет, и от этого предложения по тем законам той страны невозможно было отказаться: таковы были правила игры.

И нашему несостоявшемуся пассажиру теперь предстояло все же вырваться из объятий юной девы и начать жить в новых, предлагаемых жизнью обстоятельствах – то есть бегать по инстанциям, собирать документы, оформлять развод, отвечать на мучительные вопросы посторонних людей (или не отвечать) и при этом (самое главное!) как-то глядеть в глаза жены и маленького сына. Или – не глядеть (это кому как по силам).

Через три месяца бывшая жена и сын улетели в Штаты – на том же самолете и тем же рейсом.

Он тоже улетел спустя три года – по тому же маршруту и с новой женой.

Нет, не с той девушкой.

Почему?

Опять высказывались мнения, предположения, сомнения – город зорко следил за этой историей. И гадал: а почему не с ней?.. ну почему?

Быть может, потому, что слишком велика была жертва?.. И она не оправдала ее?..

А может, потому, что жизнь длиннее одной любви…

И конечно, короче смысла.

Шура и негодяи

Одна женщина, звать ее Шура, имела неприятную привычку налетать как вихрь и рассказывать о людях худое: и какой Петров негодяй, и Сидоров негодяй, и даже Иванов!.. Шуру окружали одни негодяи. И было неприятное чувство, что вы за глаза у Шуры тоже числитесь на плохом счету, пребывая в плотных рядах Шуриных негодяев.

Значит, Сидоров негодяй, и Петров негодяй, и Иванов… И Иванов тоже?! Ни за что не поверим. Не может быть. Иванов!.. такой человек! милый! обходительный! мягкий! интеллигентный!..

– Негодяй! – настаивала Шура.

Шуру стали избегать.

…Но самое смешное, время показало, что Иванов действительно негодяй! Как и говорила Шура. И самое неприятное, что теперь подозрение пало и на всех остальных (включая и нас!).

Но Иванов!.. Кто бы мог подумать?

Как кто?! Шура! Ведь Шура нам говорила, Шура предупреждала!.. А мы ей не верили. Мы избегали Шуру, мы затыкали уши, мы бежали прочь, а ведь Шура-то была права!..

Почему же мы ей не верили?

Потому что все, что рассказывала Шура, было так безобразно! так несимпатично! так страшно! – как… правда.

Зараза

Одна женщина мечтала отомстить другой женщине, а вместо этого сама вкусила обиду, причем вторую по счету.

Первая была еще зимой, когда эта зараза ни свет ни заря приперлась в библиотеку и начала качать права прямо в гардеробе, где самым главным начальником была как раз она, Лизавета Ивановна, и знала себе цену. А эта зараза не знала и сказала Лизавете Ивановне так:

– Если вам не нравится работать гардеробщицей, идите работать профессором.

Обидные слова. И не только эти. Там было еще много разных слов (зараза много слов знала!), на которые Лизавета Ивановна не знала, что и ответить (впервые в жизни!), – и закончила эта зараза тем, что ее вообще достали гардеробщицы и уборщицы с апломбом нобелевских лауреатов (вот зараза!..) – бедная Лизавета Ивановна даже растерялась, а это бывало не часто, она поднаторела в скандалах на работе и в частной жизни, а тут ее трясло весь день и еще полгода.

И полгода она мечтала отомстить.

А эта зараза по имени Лара забыла про гардеробщицу – по той простой причине, что таких зараз, как эта гардеробщица, у Лары было много на жизненном пути, и эта как-то выпала из цепи. А Лизавета Ивановна не забыла, потому что, судя по всему, таких зараз, как эта Лара, она больше не встречала.

Вообще Лару преследовали дворники, уборщицы, гардеробщицы и тети в регистратурах… И она обычно говорила своей подруге:

– Что у меня с лицом? Что не так? Почему меня, преподавателя, без пяти минут профессора, каждая гардеробщица учит жить? В чем дело?.. Что в моем лице не так?

Лицо как лицо. Очень даже симпатичное лицо.

– А что ты вечно связываешься с дураками?! – отвечала подруга. – Говорят же: уступи дураку!

– Доуступались уже, – не соглашалась Лара. – Впереди одни дураки. Просто сидят в президиуме.

– Ты сама подставляешься, – говорила подруга. – Вот вчера на детской площадке связалась со старой дурой – зачем, спрашивается?!

Действительно. Шла себе бабушка, начальник двора, у бабушки душевный зуд, зло на весь мир, в мире большой непорядок – кого бы поругать за это? Глядь, дети рисуют на стра-ашной стене рыжую жар-птицу – вот они, виновники всех бед! (Рядом матерщинные слова красуются, но поругать тех – небезопасно: пошлют. А вот детей – совершенно безопасно!) И бабушка распрямляется – блеск в глазах, румянец на щечках.

– Это что же вы делаете, паразиты?! Кто разрешил?! Зачем стенку пачкаете? А ну прекратить немедленно!

Ларе бы пройти мимо – пусть ест детей заживо, жалко, что ли, а Лара встряла (ей надо?! пропусти бабулю в президиум!).

– Разве