В поисках прошлогоднего снега - Светлана Мосова

попугаем во всем подражало матери), добровольно заступив на пост, при появлении на горизонте прохожего принимались истошно вопить, страшно жестикулируя и указывая в сторону опасной вороны.

– Не идите сюда!..

– Не идите сюда!.. – вторил ребенок.

– Назад!

– Назад!

– Ворона!..

– Вогона!..

– На другую сторону!..

– На дгугую стогону!..

Чего «не идите», на какую сторону? – недоумевал народ, глядя на этих чокнутых, и перся, конечно, вперед, тут же получая вороной по башке.

Ни один не внял их предупреждению об опасности.

– Ненормальные!..

Это им и вороне. Человеческая благодарность.

И женщине это надоело, она передумала и взяла сторону вороны, то есть сторону матери, вдруг осознав всю безмерность ее горя и степень отчаяния: малое дитя воронье, беспомощное, глупое, с глазенками, не выросшими еще крылышками, беззащитный ребенок, а мир так опасен, о, мир очень опасен – женщина это уже знала и даже готова была поговорить об этом с вороной, ну как мать с матерью…

Но вороне было не до разговоров, она моталась туда-сюда, многодетная мать, мать-одиночка, вниз, вверх – там тоже были ее дети – и снова пикировала вниз, в цель, энергично раздавая оплеухи очумевшим прохожим, причем выражение лица у нее было такое: ну иди, иди сюда, гад, зашибу, заклюю, не помилую.

Она мать – она и права.

И женщина с ребенком продолжали стоять и орать дурными голосами: «прочь! прочь!», но уже беспокоясь не о дураках прохожих, а о нервах вороны, которая была за гранью нервного срыва. «Прочь!» – кричала женщина, чувствуя, что она сама уже немножко ворона…

Так они и стояли, похожие: женщина с ребенком и ворона с дитя. Охрипшие. Смотрели друг на друга. И понимали.

…Их видели дотемна, эту парочку, женщину с ребенком, хотя можно было уже уходить – причем со спокойным сердцем, потому что было совершенно очевидно, что мать-ворона будет стоять насмерть. Что она сумеет защитить не только свою родину – дерево и свой дом – гнездо, но и улицу, остров и даже всю страну, – поручи ей это, проголосуй за нее на выборах…

Одиссей

Скульптура стояла в центре зала и, без сомнения, была навеяна жизнью.

Одиссей был, конечно, Боря, а Пенелопа – Наташа.

Боря-Одиссей – кудряв, бородат, в тельняшечке, смотрит, как и положено герою, в пространство…

Наташа-Пенелопа – по-домашнему: локти на коленях, ладони подпирают голову, смотрит на Борю. Юбка в цветочек, вязаная кофточка, в позе – покорность, ожидание. Сидит на табуретке, сидит удобно – долго сидеть придется…

А Боря-Одиссей глядит в пространство. В глазах огонек, хитринка…

Немного герой, немного негодяй – впрочем, как и положено быть мужчине…

Они жили долго

Они мечтали жить долго и умереть в один день.

Но все разлучало влюбленных – друзья, враги, обстоятельства непреодолимой силы – все-все было против них. И эти двое решили (раз так!): жить недолго и умереть в один день.

Они сняли номер в гостинице, долго плакали, а потом перерезали вены…

Их спасли, конечно.

И они жили долго: у него родилась дочка, а у нее – сын…

Алмаз и пепел

А дело-то было богоугодное – собрать всех несчастных, пишущих и не могущих остановиться, в один отстойник, дабы этот прущий из всех щелей чертополох не засорял культурное пространство Союза писателей, куда графоманов не пускали, как в старину не пускали самоубийц на кладбище. И святой человек по фамилии Крачевский, член Союза писателей, сжалившись, взял бедолаг под свое крыло – потому как таблеток ведь нет и медицина бессильна.

Шло заседание. То есть огромное скопище графоманов читало стихи и прозу: «Снежинки сверкали на солнце, как бриллианты» – это был самый ходовой перл и творческая удача авторов. Но всех, конечно, переплюнул беззубый бард (слюни и перлы летали!), и ангельское терпение Крачевского, этого сильного человека, погребенного под толстым слоем этих бриллиантов, заблаговременно гарантировало ему место в раю…

Но не мне. Пора сматываться – немедленно и по-тихому.

По-тихому не вышло – нагнала дама. В шляпе цвета сгоревшего алмаза.

Дама была в слезах, можно даже сказать, что слезы эти тоже сверкали на солнце, как бриллианты (дабы развить метафору, усилить и быть в стилистике) – и сверкали они по причине того, что бедняге не дали прочесть свою рукопись – все время сожрал шепелявый бард.

– А что вы пишете? («Ну вот какое мне дело?!»)

– Сказки, – охотно ответила дама.

И тут же, конечно, без спросу последовала история.

Она мечтала вступить в Союз – настоящий! – в Союз петербургских писателей, но без книжки вступить нельзя (во что-нибудь другое – можно, легко! прямо на дороге! – а вот в Союз писателей – нет!). А хотелось. Хотелось всем доказать, что она – писатель! равная среди равных! – а не сумасшедшая, как ей намекали многие, – и она продала квартиру (выдержав бой с родней!), а деньги снесла в издательство (тем окончательно утвердив родню во мнении, что она таки да! – сумасшедшая!).

А дальше – катастрофа: издательство, выдав кормилице три экземпляра, тут же растворилось в воздухе на манер привидения. Вместе со всем тиражом. Кража века. Хотя у других возникало подозрение (но не у сказочницы – она стойко держалась версии кражи века!), что издательство, обласкав даму, потратилось исключительно на эти три экземпляра, не более.

В общем, проклятая родней, она отнесла этот клад (достоинством в три экземпляра) в Дом петербургских писателей. И стала ждать.

Ждала недолго: буквально на следующий день Дом писателей, как булгаковский Грибоедов, сгорел. Вместе с роскошной лепниной, старинными канделябрами, фресками – а главное, с ее сказками!..

Потому что – это рукописи не горят, а книги горят, причем очень хорошо горят. Особенно сказки. Стало понятно, откуда на ее шляпке пепел…

И сказочница осталась без дома, без книжки, без милого сердцу Союза писателей – страшная история.

А мир остался без ее сказок – и последствия ныне известны… (Но видит Бог, это не ее вина.)

– И вот, – подходила к концу рассказчица, – по дороге в сумасшедший дом я решила зайти к Крачевскому…

Но и там ей тоже не дали озвучить свои сказки – читай выше.

– Но знаете… – вдруг оживилась она, и было видно, что ей в голову пришла хорошая мысль. – Если хотите, я прочту свои сказки вам!.. Хотите?

Я?! Нет!!! Не хочу! Ну почему именно я?!

– Очень. Но, знаете, муж, дети… может, в другой раз?

Никто, никто не желал в этом городе – большом многолюдном городе, где столько людей и ушей! – слушать ее сказки!

И женщина молча