В поисках прошлогоднего снега - Светлана Мосова

А с глазом плохо. Глаз скребли в поликлинике, заливали антибиотиками, мазали мазями и в конце концов наложили повязку.

– Это вам воздушный змей в глаз попал? – спрашивали на пляже.

Идиоты.

– Зря я поехал с вами… – печально говорил муж. – Возись теперь со мной. Лучше бы я не поехал.

– Нет, это было бы гораздо хуже, – не соглашалась жена.

– Почему?

– Тогда бы та дрянь, которая летела в твой глаз, попала бы в мой. Нет-нет, хорошо, что ты с нами поехал.

А на следующий день этот столб. Шмяк!

Муж чуть не помер со смеху. Хотя это было совсем не смешно, но со стороны ведь всегда другое мнение.

Потому что так повелось, что со дня сотворения мира ничего нет смешнее, чем человек, налетевший на столб.

И она запомнит обиду.

– Посмотри, что с глазом, циклоп, – сказала она.

А с глазом плохо. Антибиотики, мази, повязка…

Два одноглазых циклопа с воздушным змеем в руках. Летняя картинка.

– Да… – вздыхали они по утрам, меняя друг другу повязки. – Удалась поездочка…

И смеялись. Почему-то смеялись. Хотя это было совсем не смешно. Но…

Это был знак свыше. Ведь ничего не бывает случайным. Это был знак свыше, чтобы они посмотрели друг другу в глаза. И они посмотрели.

Впервые за двенадцать лет.

До этого они смотрели только на ребенка. И вот случился повод посмотреть друг на друга.

Он взглянул на нее оставшимся глазом – она ответила ему тем же.

Два глаза на двоих. Не так уж мало, правда?

Модест

«Он зовется Модест, он выходит в подъезд, громыхают в кармане ключи…» – спели эти двое, длинноволосый гитарист и рыжая скрипачка, спели на разломе, на развилке времен, всех удивив (ну что за имя – Модест?!), и ушли по своей дороге, в сторону Европы (туда многие тогда уходили, общий сценарий), и вот через 20 лет во Всемирной паутине они нашлись, эта рыжая и гитарист, причем в исходной точке (то есть обратную дорогу нашли!), слегка пополневшие, но все так же поющие о Модесте:

Он зовется Модест, он выходит в подъезд,

Громыхают в кармане ключи…

Клохчут спички в другом, и в ушах стоит гром…

Он выходит во двор и молчит.

Он куда-то идет, жизнь ему не идет…

То есть выяснилось, что и через 20 лет этот Модест все выходит в подъезд… И молчит, и молчит, и молчит. Проблемы не рассосались. Его тоска по-прежнему актуальна. Более того, она даже накопилась.

Но что мне до нее?

А мне до нее – как до того кефира в магазине за 29.12.12.

А что мне до кефира?..

А то: дата!..

Потому что больше никогда не будет этого 29.12.12!..

И это надо осознать. Вот так, посреди бела дня, в магазине, стоять с кефиром, впав в глубокую задумчивость, тупо глядеть на дату и осознавать до слез. (Не забывая при этом коленкой придерживать корзину с продуктами.)

Да, ну так Модест.

Модест жив. И рассказал нам о многом. Во-первых, о том, что рыжая скрипачка и гитарист вместе, что они не расстались. А это удалось далеко не всем. Что они ушли и вернулись – видимо, кидали зернышки, чтобы не заблудиться (ну, сказку-то все помним). Что их по-прежнему трое – гитарист, скрипачка и Модест, этот «призрачный индивидуалист», и, судя по всему, он все эти 20 лет делал одно и то же, а именно: выходил в подъезд. И рыжая с гитаристом регулярно оповещали об этом народ во Всемирной паутине. И в этой регулярности была успокаивающая стабильность. (А народ хочет стабильности!..)

А ведь пока он выходил в подъезд, мы успели…

Боже мой, чего мы только не успели!..

А что мы успели, кстати?

Мы успели совершить кучу ошибок, вот что мы успели.

Мы успели уехать, вернуться (не все, не все, а надо было зернышки кидать!), снова уехать, выйти, разойтись, найти, потерять (жизнь состоит из глаголов), возрыдать, возрадоваться, все проклясть и снова вернуться, вытереть пыль и пожалеть всех юных и простодушных, у которых все еще впереди…

И прослушать песенку о Модесте.

Который пришел к тем же выводам, не удаляясь далеко от подъезда.

Таков итог.

Этот Модест – как пятнадцатый сонет в венке сонетов.

Как конец пути…

Или начало нового круга?

Давай посмотрим в окно

Давай посмотрим в окно… По утрам, проснувшись, хорошо посмотреть в окно… на эту голую паутину веток… на этот бесснежный декабрь… Боже, когда же выпадет снег?! Какой-то сплошной ноябрь. Вот оно, глобальное потепление… Грядет, грядет конец света… льды растают, медведи разбегутся, и – потече-от… сверху вниз, сверху вниз – глобус видела?!

– И что же делать?! Чем помочь?..

А ничем. Я больше ничем не могу помочь – ни этой стране, ни этому городу, ни даже муниципальному округу № 8. Всех затопит, к чертовой матери. «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени… все жизни, свершив свой печальный круг, угаснут…»

– И все исчезнет?! И наш дом?!

И наш дом, и этот веселый дом напротив, и дом Заремы, и Париж, в котором мы с тобой никогда не были, и даже муниципальный округ № 8…

– Боже!.. А ведь все началось с того, что мы просто решили с тобой посмотреть в окно…

Новелла

– Хочешь, я расскажу тебе, как я вчера пыталась приклеить себе на спину перцовый пластырь?

Уже смешно.

– Ты напрасно смеешься, – говорит Лика. – Это грустная история.

…Сначала Лика пытается, освободив пластырь от пленки, приклеить его на спину обычным способом, но пластырь ни за что на свете не желает расстаться с пальцами. Потом Лика, отлепившись от него всеми правдами и неправдами, кладет его на пол и норовит лечь сверху – мимо. Борьба обнаженной женщины с пластырем продолжается весь вечер: она присобачивает его к стене, двери, зеркальному шкафу, целясь в него спиной…

Во всех случаях пластырь фатально клеится только к пальцам.

– Новелла называется «Одиночество», – печально говорит Лика.

Шуба

Ирине С.

Собственно, на этот конкурс красоты она и пошла именно из-за шубы. В январе без шубы неуютно в московские морозы, а победительнице как раз таки обещалась шуба – роскошная, песцовая! – ну она и пошла.

И победила. Сразив всех своим изяществом неприкрытых форм – а больше ничего у нее и не было.

А вот шубу