Маленький содом - Георгий Стаматов

   —  Очень жаль, мадемуазель, что я не могу сказать вам тоже самое.

   —  Браво, браво, Вирянов! — раздалось вокруг.

   —  Съела? — шепнула Асе подруга.

Ася не смутилась.

   —  Господин Вирянов, проводите меня домой! Мой ревнивый рыцарь напился и заснул.

   —  С превеликим удовольствием.

Пьяный открыл глаза.

   —  Кто это собирается уходить?.. Я тут, тут и останусь! Никто ни с места!

Но Ася наотрез отказалась остаться с ним. Друзья подхватили пьяницу под руки. Он упирался, бранился, угрожал. Кое-как его втиснули в экипаж и увезли домой.

Вирянов ушел с Асей. Она всю дорогу болтала без умолку.

   —  Вы всегда такой с женщинами? Со всеми?

   —  Какой? Я вас не понимаю.

   —  А еще писатель! — презрительно процедила Ася,

Они дошли до ее дома.

   —  Зайдите, если хотите; я сварю вам кофе.

   —  Мне что-то спать хочется.

   —  Вот так комплимент!

   —  Прощайте!

   —  Не прощайте, а до свидания!

Вирянов свернул в тот квартал, где жила Аня. Он с удивлением вспомнил о своем поведении в этот вечер. «Что со мной? Такая веселая, нежная девушка, а я?.. Да, мы, мужчины, жестоки, как янычары. Ася такая красивая! Жаль, что от нее за версту пахнет кабаком и мужской компанией... Но Аня! Милая Аня...» — шептал Вирянов.

V

Звезда Вирянова поднималась все выше.

Теперь он жил в доме редакции «Болгарского голоса», на одной из лучших улиц столицы. Комната у него была большая, светлая, с балконом.

Вышел в свет изящный томик его рассказов.

С Аней Вирянов встречался почти каждый день. Когда вышли его рассказы, он трепетно и благоговейно преподнес ей экземпляр, специально для нее переплетенный, с ее именем на корешке. Аня раскрыла книгу и прочла посвящение: «Милой Ане Царевой — мечте моей жизни». Никогда еще не испытанный, сладостный испуг охватил ее.

Краска смущения залила ее лицо.

   —  Что с вами? — тревожно спросил ее Вирянов.

   —  Ничего! Боже мой!.. Книга отпечатана и...

   —  И что? Что вы хотите сказать?

   —  Люди... все... в Софии... и там, у нас, прочтут посвящение...

   —  Вас оно обидело? — ужаснулся он.

   —  О нет! Но это слишком большое счастье, господин Вирянов.

Ее грудь высоко вздымалась от волнения. Аня взглянула на Вирянова, и в ее взгляде было больше вдохновения, чем во всех его рассказах.

   —  Аня! — прошептал он и припал к ее плечу.

Томик рассказов упал на землю.

* * *

Этот томик стал для Ани евангелием. Каждый вечер она брала его со стола, перечитывала посвящение, целовала каждую буковку и, счастливая, засыпала.

Блаженные дни наступили для Вирянова. Сидя на балконе с газетой в руках и покуривая дорогую сигару, он гордо поглядывал на толпы прохожих, выбравшихся из. своих трущоб в Юч-Бунаре или Подуене [36]. Теперь он смотрел на них не как прежний наблюдатель, но с барским сожалением. Книжка разошлась. Заговорила критика. Автора расхваливали. «Болгарский голос» поместил его портрет с краткой биографией... Какие чудесные минуты проводили они с Аней! Бывали в Банки, Баня- Костенец, Чам-Кории.

Она теперь полюбила Софию.

   —  А помнишь, Аня, как ты ее боялась?

   —  Я тогда была глупенькая.

   —  А сейчас ты боишься чего-нибудь? А?

   —  Чего мне бояться? Ведь ты со мной! Но счастье, Ваня, особенно счастье женщины, ищет уединения. Как бы мне хотелось, чтобы мы с тобой были одни, но не здесь... а там, у нас, — в саду, у подножья Балкан, где я когда-то мечтала о любви... о тебе... Да, да!.. Мне кажется, что я и тогда часто видела тебя во сне, звала тебя, а ты, гадкий, не приходил, мучил меня. Сейчас я ничего не боюсь. Знаешь, что? Иногда мне чудится, будто кто-то подстерегает нас, хочет нам навредить. Милый, скажи, разве наша любовь кому-нибудь мешает?

Вместо ответа он гладил ее по голове и поцелуями отвечал на тревожные вопросы.

Увы! Предчувствие не обмануло Аню. Что-то действительно подкралось к ней. То был не бесплотный дух, но живое существо из плоти и крови. Аня его еще не видела, не знала его, и потому оно было более страшно, чем призрак или человек, которого знаешь. Так иногда бывает: спокойно засыпаешь, пробуждаешься в приподнятом настроении, беззаботно садишься за стол или спишь и видишь себя в объятиях милой, тем более сладостных, что они тебе лишь снятся, — и вдруг перед тобой из тьмы возникает забытый образ того, кому ты еще не воздал должное. Или просыпаешься утром в радужном настроении, открываешь глаза, на тебя брызжут солнечные лучи, и ты жмуришься, как жмурится балованное дитя, разбуженное матерью, оглядываешься кругом — и видишь на столе письмо, «счет за содеянное». Ты — вечно несостоятельный должник, от колыбели до могилы. А ведь, кажется, всегда был таким кристально честным во всем!

Так вот однажды в некоей влиятельной газете появилась серьезная статья о Вирянове. Начало этой статьи привело его в восторг: «Мы видим в этих рассказах чистую, благородную душу, возвышенные устремления, поиски красоты в окружающей нас жизни. Вера в мужчину-рыцаря, рожденного для добра и подвигов, в женщину — ангела-утешителя, посланную небом, чтоб поддерживать его на тернистом пути. Опротивели нам вечно мрачные писатели-пессимисты, всюду видящие лишь зло, писатели, для которых человек — зверь. Не таков Вирянов в своих произведениях, там он нежный, гордый. Увы, только в произведениях!..»

Вирянов вздрогнул, как свидетель под проницательным взглядом следователя.

«И с ним повторилась старая песня: слова — одно, дела — другое. Автор написал рассказы, сошел с Олимпа и приютился в одной редакции. Он-то сам, может быть, и доволен, но мы, его читатели, скорбим об этом».

Несколько дней Вирянов ходил словно ошпаренный. Пытался отнестись к этим словам равнодушно, быть

выше этих булавочных уколов — и не мог. В конце концов он не выдержал. Сел и написал язвительный ответ:

«...Прежде всего я — человек, болгарин, гражданин и, как таковой, имею собственные убеждения, да и не могу их не иметь; а почему у меня именно эти, а не другие убеждения, я никому объяснять не обязан. И я не краснею за партию, для которой работаю».

Закончив статью, он невольно вспомнил слова Карнолева: «Всегда высоко держи голову, особенно тогда, когда тебе плохо!»

Партийные круги были в восторге от Вирянова. Окружили его еще большим вниманием, чтобы загладить впечатление от неприятностей, причиненных ему противниками. Вирянов становился силой, ходил с высоко поднятой головой, но