Воскреснуть и любить - Констанс Йорк

— Ты сам виноват в этом. Сказал, что незаменимых нет. Вот я и решила взять полдня отгула. — Она улыбнулась. — Можешь не зазнаваться. Сегодня пришли на практику три девочки из медицинской школы, и Огаста следит за ними, как ястреб. Им понадобился мой кабинет. Вот я и убежала.

Она подошла ближе, уселась на край стола и заигрывающе потерлась ногой о его ногу.

— Так как насчет зеленой и пушистой?

Энтони не хотел никакой елки. И праздновать Рождество тоже не желал. В эту минуту ему хотелось сложить с себя сан, требовавший веры и мудрости, которых у него больше не было.

Он посмотрел в сияющие глаза супруги и понял, что не может огорчить ее.

— Хорошо. Все равно я уже все закончил.

— Никаких посещений больных? Никаких жалоб на здоровье?

— Это твоя работа, а не моя. — Он встал.

Кэрол прижалась к мужу и обвила руками его шею.

— У тебя все в порядке?

— Да.

— Поедем за елкой или займемся чем-нибудь другим?

Хэкворт боялся, что она может придумать нечто не столь безобидное. Даже сейчас, когда Кэрол всего лишь обнимала его, тело не подчинялось ему. Но он знал, что стоит отвести ее наверх и попытаться овладеть, как снова потерпит фиаско.

— Куда ты хочешь поехать за елкой? — Он разжал руки Кэрол, но поцеловал в ладонь, чтобы она не чувствовала себя обиженной.

— Куда-нибудь, где можно выйти из машины и не прятаться от летящих в тебя пуль.

— Тогда поищем елку где-нибудь подальше от города.

— У тебя есть елочные игрушки?

— Нет.

— Мои сгорели во время пожара.

— Тогда купим и их.

— Хорошо. Все равно мне хотелось куда-нибудь съездить вместе. — Давай возьмем самую маленькую елочку и выберем несколько украшений, которые нам действительно понравятся, а потом каждый год будем что-нибудь добавлять к этой коллекции!

Энтони беспомощно огляделся по сторонам. Эта женщина и в самом деле собиралась жить с ним и дальше. Он этого не предвидел. Было самое время сказать ей, что не стоит надеяться на чудо, но он не мог найти слов. Не сейчас. Не тогда, когда в ее глазах блестит радость от предвкушения праздника. Дух Рождества…

Он принялся считать, сколько дней осталось до наступления января.

Пока Кэрол варила какао, Энтони пытался укрепить елку — отнюдь не маленькую — в крестовине.

Все было новое: и подставка, и лампочки, и две коробки игрушек в придачу. Как ни странно, нравилось им одно и то же. В душе она соглашалась, что во всем касавшемся Рождества вкусы у нее были консервативные. Лампочки были в виде старомодных шишечек, а сделанные из цветного стекла игрушки представляли собой копии фигурок, знакомых с детства. Она даже пообещала вырезать из бумаги дюжину снежинок.

Эта елка пришлась бы по вкусу детям, приходившим в воскресную школу. Кэрол хотела на следующем занятии попросить их помочь наряжать зеленую красавицу. Можно было купить цветную фольгу и разрезать ее на полоски. Дети сделали бы из них гирлянды, развесили на елке и почувствовали бы, что она принадлежит и им тоже.

Мысль о ловких детских пальчиках и невинных лицах, горящих восторгом, наполнила ее сладкой болью. Она скучала по племянницам, хотя и была несказанно счастлива, что Агата сбежала от мужа и начала новую жизнь. Кэрол теперь точно знала, что сестра с помощью матери нашла в Денвере работу, устроившись секретарем в торговую фирму. Она с девочками сняла маленький домик в нескольких милях от прекрасных зеленых гор, и, когда говорила по телефону, ее голос с каждым разом становился все веселее.

До отъезда девочек Кэрол и не понимала, как много они для нее значат. Ждать своих детей ей не приходилось. Ее собственная дочка лежала в крошечной могиле на местном кладбище, а вместе с ней было похоронено желание родить другого ребенка. Она посвятила себя помощи всем детям Кейвтауна, а сделав это, перестала думать о своих.

Но сейчас это желание пробилось наружу. Возможно, из-за отъезда племянниц. Возможно, из-за пустующей комнаты для грудничков и начинающих ходить младенцев, в которую она заходила каждый день. Возможно, из-за мысли о маленьких, чистеньких обитателях Изумрудной долины, каждое утро приезжающих в школу.

Возможно, из-за любви к Энтони.

Последняя мысль причинила ей боль. Жалость к мужу была такой сильной, что заставила ее бросить готовку и невидящим взором уставиться в открытый холодильник.

Она любила Энтони. Любовь эта вспыхнула не внезапно, но медленно, исподволь прокралась в сердце сквозь трещины и бреши в окружавшей его стене, пока в одно прекрасное утро ей не пришлось признать, что сердцу не прикажешь. Желание было лишь одной из составных частей этой любви. Другой составной было сочувствие его борьбе, его надеждам и мечтам. Третьей — уважение, четвертой — сострадание к тому, что ему довелось пережить. Но любовь была чем-то большим, чем сумма всех составных.

Любовь к этому человеку заставляла Кэрол стремиться понять причину его мужской несостоятельности и победить ее.

— Хочешь закрыть холодильник силой своего взгляда?

Она испуганно обернулась и увидела стоявшего в дверях Энтони.

— Какао готово, — сказала она. — Я просто… замечталась.

— Елка стоит. Твоя маленькая, пушистая, незаметная елочка скребет потолок.

— Умница. — Кэрол подошла к буфету, достала кружки для какао, наполнила их, добавив по зернышку кардамона, обернулась и подала ему чашку. — Давай пить какао, сидя у камина.

— У нас же нет камина, — возразил Энтони, вопрошающе глядя на жену.

— Сделаем вид, что есть.

— Это такая игра?

— Она позволила мне пережить трудные времена. Меня научила мать. Было одно Рождество… — Кэрол умолкла, засомневавшись, что он захочет слушать рассказы о ее детстве.

— Продолжай. — Он шагнул в сторону гостиной.

Супруга последовала за ним и поставила свою чашку на кофейный столик. Энтони следил за ней. Фантазерка схватила диванную подушку и швырнула ее в стену.

— Пожалуй, одного полена будет мало, — с грустной улыбкой вздохнула она. — Будь добр, подбрось еще дров. А потом садись рядом.

— А где у нас дрова? — понимающе подхватил муж.

Она пожала плечами.

— Там, где ты сложил поленницу.

Энтони покачал головой, но уступил и сделал вид, будто что-то поднял с полу. Кэрол не спускала с него глаз. Он наклонился и подбросил в «камин» воображаемую вязанку хвороста.

— Теперь хорошо? — спросил он.

— Замечательно. — Она похлопала по дивану.

— Пожалуй, надо помешать. Подай-ка мне кочергу и мехи.

Женщина откинулась на спинку дивана и довольно улыбнулась.