Воскреснуть и любить - Констанс Йорк

— Кто знает?

— Если к тому времени нам удастся кое-что изменить к лучшему, ему будет здесь неуютно. Он уедет из города.

— В добрый час, падре. — Габриель шутливо похлопал Энтони по руке. — Что до меня, то я еду туда, где мне тоже будет неуютно. Как вы считаете?

— Тебе всюду будет уютно. Только помни, что здесь есть люди, которые верят в тебя. Лишь бы ты верил сам в себя.

— Я думаю, Он верит в меня. — Блудный сын кивком указал на фреску.

— Я тоже так думаю. — Проповедник ожидал вспышки стыда, как бывало всегда, когда он произносил банальности, в которые не верил. Но на сей раз стыда не было. Только пустота, ждавшая, чтобы ее заполнили.

— Может, когда-нибудь я вернусь и увижусь с вами.

Энтони обернулся к нему и улыбнулся самой сердечной из своих улыбок.

— Я буду ждать этого дня.

— Я положила пеленки. Шесть упаковок, но, судя по тому, что рассказывает Сибилла, их хватит не больше чем на неделю. — Кэрол рылась в куче пакетов. — Положила подарки ей и Тимоти. И свитер, который Огаста связала для ребенка. — Она подняла глаза. — Кто бы мог подумать, что моя помощница успевает еще и вязать? Ты можешь представить меня с вязальным крючком?

— Я предпочел бы поскорее представить себя за рулем машины.

— Ладно. Тогда поехали. — Кэрол подняла два пакета, следя за тем, как Энтони собирает другие.

Вслед за мужем она пошла к машине. К его машине. Когда Кэрол нужно было куда-нибудь ехать, она брала свой автомобиль. Собственность у них была по-прежнему раздельной, как у соседей по квартире.

Благоверная уселась на переднее сиденье и откинулась на спинку. Энтони миновал Грейфолд и выехал на дорогу, которая вела в Изумрудную долину. Они везли Сибилле и Тимоти рождественские подарки. Кэрол всю неделю ждала этой поездки. Она часто разговаривала с молодой матерью, но не видела ее ребенка с самого рождения. Хотелось своими глазами убедиться, что с ним все в порядке.

Похоже, Хэкворт был не в восторге от этой поездки. Утром, рассказывая ей о визите Габриеля, он казался довольным. Но чем ближе был вечер, тем неразговорчивее становился муж. Она знала: поездка в Долину не доставляла ему радости. А разве могло быть иначе? На холме в центре города высился храм — символ его былого успеха, видимый всем и каждому издалека. Разве можно было удержаться от сравнения прежнего и нынешнего положения супруга?

Интересно, в чем видел он разницу между ней и Клементиной? Кэрол не нужно было долго смотреть на себя, чтобы понять, как далека ее внешность от внешности типичной жены священника. Она не похожа на идиллическую пастушку и не лучится добротой и готовностью помочь. Юбки ее обычно слишком коротки, а словарь слишком цветист. Она говорит то, что думает, и делает то, что хочет. Ничего странного, что Энтони не жаждет впускать ее в свой прежний дом.

— Не хочешь немножко прокатить меня по городу, раз уж мы здесь? — наудачу спросила она.

— Что бы ты хотела посмотреть?

— Твою церковь.

Пастор промолчал.

Кэрол задумалась. Почему он не сказал «да»? Наверно, ему было слишком больно. Кроме того, церковь была свидетельницей смерти жены. Горьким напоминанием о всех потерях и неудачах преподобного.

А может быть, он не хотел везти ее туда, потому что это слишком явно показало бы, как разительно изменилась его жизнь?

— Ладно.

Она не поверила своим ушам. Наверное, ослышалась.

— Ладно?

— Ладно. И внутрь тоже войдем.

— Серьезно?

— Я слишком долго отсутствовал. — Энтони в упор поглядел на нее. — Я рад, что ты будешь со мной. Не думаю, что рискнул бы войти туда один.

Всю остальную дорогу Кэрол не отрываясь смотрела вперед.

Ребенок был очарователен. У него уже появились темные кудряшки, светлые не в отца глаза сияли, а с мордочки не сходила прелестная улыбка. Мать чувствовала себя хорошо, да и молодой папаша выглядел так, словно его превращение из мальчика в мужчину происходит не на работе, а у детской коляски первенца.

Казалось, их новая жизнь складывалась счастливо. Сибилла помогала хозяйке по дому и ни на что больше не претендовала. Миссис Уэйверли была искренне благодарна за помощь. Тимоти успели повысить в должности и прибавить жалованье. Судя по отзывам, работал он с увлечением и словно родился для стройки. Его работодатель Эмери Мерлоу, которому не посчастливилось иметь сыновей, считал, что парень способен освоить все строительные специальности.

Лишь одна вещь омрачала их жизнь. Оба выросли в Кейвтауне. Все их друзья, все воспоминания остались там. Но они не могли вернуться домой. Быт их в Изумрудной долине складывался удачно, но память о Пещерах не отпускала. И даже после ареста Кентавра они не чувствовали себя в достаточной безопасности, чтобы вернуться в город.

— Мне их жалко, — призналась Кэрол, когда они попрощались с молодыми родителями и поехали к собору. — Они чувствуют себя вырванными с корнем, не могут вернуться и восстановить старые связи. У Сибиллы в Кейвтауне есть подружки с детьми. Она могла бы сидеть с ними, потягивать содовую и рассказывать о ребенке. Ей нравится в Долине, но это не их дом, и она чувствует, что неровня местным молодым мамам с их частными школами и импортными английскими колясками.

Священник молчал. Это был камень в его огород. Было Рождество, время всеобщей любви и дружбы. А Сибилла и Тимоти все еще не решались возвратиться в Пещеры. Молодая пара с первенцем боялась съездить домой на праздничные дни.

Но была и еще одна молодая пара…

— Энтони… — тихонько окликнула его жена, сомневаясь, что он ее слышит.

— Может, удастся помочь этому горю, — отозвался он.

— Как?

— Дай немного подумать. — Мозг душеспасителя лихорадочно просчитывал варианты. На мгновение Хэкворт забыл, что они приближаются к месту его величайшей неудачи, забыл, что приход, в котором он теперь служил, в тысячу раз меньше прихода в Изумрудной долине. Он думал только о рождественской службе, мысль о которой не давала ему покоя всю неделю.

Энтони свернул на стоянку. Внезапно на него обрушилась лавина воспоминаний. Он припарковался, но не смог сразу выйти из машины.

— Никто и не считал тебя совершенством, — сказала Кэрол, приходя к нему на выручку. — На свете был всего один совершенный человек — по крайней мере, так говорится в Библии, — и звали его вовсе не Энтони Хэкворт.

— Я был велик в своем несовершенстве, — с горькой патетикой воскликнул он. — Человек, который разыгрывал из себя самого Господа Бога.

— Кое-кто считает, что намерение делать другим слишком много добра ведет прямиком в ад.