Воскреснуть и любить - Констанс Йорк

— Ладно. А теперь хорошенько подумай. Если она еще любила тебя, то угроза уйти означала то же самое, что и похищение на Рождество.

Энтони задумался. Он был убежден, что Клементина разлюбила его. Но сейчас Кэрол заронила в нем зерно сомнения.

Она положила руку на его щеку и заставила повернуть голову.

— Люди никогда не меняются полностью. Ты можешь сказать мне, что стал совершенно другим человеком, но я тебе не поверю. Мужчина, которого знаю я, — тот же самый мужчина, который был женат на Клементине. Может быть, ты был слишком сосредоточен на самом себе, слишком занят собственной персоной и своей работой, но сущность твоя была той же, что и сейчас. Она вышла за тебя замуж, потому что ты такой, как есть. И я сижу здесь с тобой, потому что ты такой, как есть. Не буду говорить за Клементину, но я знаю, что боролась бы за тебя. И буду бороться, если наша совместная жизнь окажется под угрозой.

Если? А разве может быть по-другому?

Громкий стук в дверь избавил его от необходимости отвечать.

— Я открою, — сказала Кэрол, неохотно поднимаясь. — Но кто бы там ни был, до твоего ухода мы украсим елку.

— Прежде чем откроешь, посмотри, кто там.

Она последовала совету супруга и выглянула в сделанный им глазок.

— Это Джеймс. Откроем?

— Парень один?

— Похоже на то.

Энтони подошел к двери.

— Я впущу его.

— А я останусь.

Он не возражал. Падре доверял юноше, хотя и не был уверен, что это стоит делать. Открыв дверь, он пригласил гостя войти.

— Кажется, ты замерз. Холодает, да?

— Не заметил.

Кэрол мельком поглядела на мужчин и приняла решение.

— Джеймс, мы пили какао. Сейчас я сварю тебе чашечку.

— Я не пью какао.

— Тогда разогрею антифриз или стеклоочиститель. То, что пьют крутые парни. — Она задиристо улыбнулась и пошла на кухню.

— Не обращай внимания. Язык у нее без костей, — сказал хозяин. — Проходи и садись. Она сварит какао, чтобы ты чувствовал себя как дома.

— Похоже, я помешал.

Энтони проследил за взглядом гостя, скользнувшим по зеленой рождественской красавице в углу.

— Мы собирались украшать елку.

— Я вчера тоже купил маме.

Падре удивило это признание. Оно прозвучало так естественно — невинно и трогательно.

— Вы вместе будете украшать ее?

— Я сделаю это один. Я ухаживаю за ее цветами и двором. Она сама не справится.

— Она очень сильная женщина. Кэрол говорит, что твоя мама всегда возилась с соседскими детьми. Со всеми без исключения.

— Ага. Верно. — Джеймс сел, затем тут же поднялся, принялся беспокойно расхаживать по комнате и в конце концов остановился у елки. — Я пришел не какао пить. Я знаю, кто стрелял в Кэрол.

Падре застыл на месте. Он боялся пошевелиться, боялся спугнуть парня.

— Вам не о чем беспокоиться. Я позаботился об этом.

— Да ты что? — Энтони встал. — Интересно, каким это образом?

— Об этом вам тоже незачем волноваться.

— А я беспокоюсь, очень.

— Этот тип больше не причинит зла ни вам, ни ей. Он не вернется в Кейвтаун. Ему хорошо известно: стоит сделать это, и «Мустанги» позаботятся о нем раз и навсегда.

— О ком мы говорим?

Джеймс молчал.

Энтони произнес имя, которое не выходило у него из головы.

— Кентавр, верно?

Парень не стал отпираться.

— И он же стрелял в Рыжую Гриву.

Падре вспомнил, что так звали одного из «Мустангов», гибель которого в уличной перестрелке приписали «Стайным».

— Кентавр? Зачем?

— По ошибке. Он ездил по окрестностям, разыскивая Тимоти. Накурился марихуаны, а было темно. Увидел на Грейфолдских камнях Рыжегривого, решил, что это Тимоти, и выстрелил в него. Когда на следующий день он понял, что натворил, то всем рассказал, будто разговаривал с Рыжим как раз перед началом стрельбы, а когда ушел, то увидел ехавшую по улице машину с Тимоти и его братьями.

— Все потому, что он отбил у Кентавра девушку?

— Когда он услышал, что случилось на похоронах Глории, то решил, что мы собираемся поговорить со «Стайными» и узнать правду. Тогда он и задумал убить Кэрол и сделать так, чтобы все подумали, будто это дело рук «Стаи».

— Но тебя он обмануть не сумел.

Джеймс не ответил.

— Человека, который хватается за пистолет лишь из-за дурного настроения, нельзя выпускать на улицу.

— Вы думаете, он один такой?

— Нет. Но я думаю, что он самый опасный из всех вас, мальчишек с пушками и финками. У тебя достаточно здравого смысла, Джеймс. И у Габриеля тоже. И у тех мальчишек, которых я видел на вашем крыльце пару недель назад. У Кентавра его нет. Скоро он начнет палить в случайных прохожих. И изгнание из Кейвтауна ничуть его не изменит. Он не прекратит стрелять.

— Он очень-очень долго не сможет ни в кого выстрелить.

Энтони не спрашивал, что имеет в виду его собеседник. Юноша ясно дал понять, что сам свершил над ним суд. Священник знал, что в других городах и других шайках преступление Кентавра покарала бы смертная казнь, а не изгнание.

— Скажи мне, где он теперь, — осторожно поинтересовался Энтони.

— Зачем?

— Чтобы я мог сообщить в полицию.

В комнату вошла Кэрол, неся чашку с какао.

— В тебя стрелял Кентавр, — обернулся к ней супруг. — Я думаю, он устроил и твое избиение. Но самое удивительное состоит в том, что он убил Рыжегривого.

Женщина поставила чашку на кофейный столик. Ее рука дрожала.

— Энтони, ты знаешь, как Рыжегривый получил свою кличку? — спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжала: — Они с Джеймсом с раннего детства были лучшими друзьями. У парня был пес, которого он назвал Рыжим, потому что сам носил такого же цвета гриву. Мальчишки вместе дрессировали его. Собака была еще жива, когда Рыжегривого убили. Я не знаю, что случилось с ней потом. Куда она делась, Джеймс?

Юноша молча смотрел на нее.

— Наверно, сдохла, — сказала она дрожащим голосом. — Думаю, пес не смог перенести смерть хозяина. А ты, Джеймс? Ты смог перенести ее?

Энтони дал вопросу повиснуть в воздухе и заговорил сам.

— Кентавр будет убивать еще и еще. Будет. Есть только один способ остановить его. Если ты не можешь пойти в полицию, скажи мне, где он. Я сам схожу к нему. Он должен сидеть за решеткой где-нибудь подальше отсюда.

— Вы были бы рады всех нас упрятать за решетку!

— Нет. Не был бы. Я был бы рад, если бы ты без опаски ходил по улицам. Я был бы рад, если бы ничто не грозило твоей матери и твоим будущим детям. Я был бы рад жить спокойно. Не хочу, чтобы в мою жену стреляли еще раз!

— Если бы вы знали о моих делах, то тоже захотели бы отправить меня в тюрьму.