Когда ты исчез - Джон Маррс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Саймон внимательно слушал и улыбался, тронутый тем, сколько сил она положила на церемонию, хотя знала правду.
– И сделала я это не ради тебя, – резко добавила Кэтрин. – Меня тошнило всякий раз, когда приходилось изображать из себя скорбящую вдову. Ты сделал меня соучастницей, и за это я ненавидела тебя вдвойне. И до сих пор ненавижу. Будь моя воля, сожгла бы все, к чему ты когда-либо прикасался.
Саймон опустил голову, как побитый пес.
Глава 14
САЙМОН
Лос-Теларос, Мексика, двадцать лет назад
13 мая
Где бы я ни находился, меня повсюду подстерегала смерть.
Для борделя вопли были делом обычным – мужчины частенько орали в экстазе. Но в тот день кричала женщина, причем не от удовольствия, а от боли.
Более того, крики неслись из комнаты Лючианы.
Я отбросил в сторону ведро с краской, взлетел по лестнице и забарабанил в ее дверь.
– Эй, что происходит? – крикнул я. – Лючиана!
Внутри отозвался мужчина; он что-то неразборчиво буркнул поверх сдавленных женских стонов. Я схватился за ручку, но та не подалась. Я в панике поднял ногу и принялся пинать по двери. Изнутри тем временем слышались удары.
Наконец дверь сорвалась с петель, и я влетел внутрь, однако не успел ничего разглядеть – что-то тяжелое огрело меня по голове. Я мешком упал на пол. Растерянно моргнул и хотел было встать, когда прилетел второй удар.
Двигаясь на инстинктах, я схватил нападавшего за голую лодыжку и дернул. Тот упал, как поваленное дерево, но тут же навалился на меня сверху и обрушил мне на голову шквал ударов.
Извернувшись, я пнул противника по гениталиям; тот выдержал и кулаком сломал мне нос.
Ошалев от боли, я неуклюже стукнул его пару раз по уху, лишь сильнее разозлив.
Дебошира удалось разглядеть только сейчас: он был под два метра ростом, весил не меньше сотни кило и состоял из одних мышц. Голый и волосатый: то ли человек, то ли обезьяна… От такого всего можно ждать.
Он поднял кусок дверной рамы над головой, сплюнул и хохотнул. Наверное, эти черные расширенные зрачки и слюнявый рот должны были стать последним, что я увидел бы в этой жизни. Я уже смирился с неизбежным, как вдруг о макушку противника разбилась взявшаяся из ниоткуда настольная лампа. Громила упал на колени, изумленно вытаращив глаза. Его снова саданули лампой по черепу – для верности несколько раз. И он, корчась в конвульсиях, рухнул мордой вниз на мокрый ковер.
Я наконец заметил Лючиану. Ее лицо – все в красных пятнах – спряталось за спутанными волосами. Белье было изодрано в клочья; лампа дрожала в трясущихся руках.
Я подполз к поверженному титану и перевернул его на спину, чтобы унять судороги.
Первые слова, которые Лючиана произнесла в мой адрес, были лишены всяческих эмоций:
– Не трогай его.
– Надо вызвать «скорую».
– Не надо. Он хотел засовывать в меня всякие предметы. Я отказала. А он заявил, что его дочка всегда соглашается – закусывает губы и терпит. Пусть эта тварь сдохнет. Заслужил.
Возразить было нечего. Я промолчал, сосредоточенно глядя, как груда мяса давится собственным языком. Во рту у него забулькали розовые пузыри. Судороги понемногу стихали. Мы наблюдали за агонией вместе. Наконец мозг устал бороться, и душа отлетела, откуда пришла – прямиком в лапы к дьяволу.
Хромая, я спустился и сообщил мадам Лоле о драке в комнате Лючианы, и та с хирургической точностью принялась уничтожать все следы пребывания буйного клиента. Похоже, прибираться подобным образом ей было не впервой.
В режиме автопилота мадам Лола раздала приказы стайке перепуганных девчонок, столпившихся возле двери, и те искрами фейерверка сыпанули в разные стороны.
– Мигель, в грузовике хватит бензина, чтобы добраться до лощины?
– Хватит.
– Bueno[30]. Оттащи его вниз. А вы, остальные, – живо занялись гостями!
Потом мадам Лола посмотрела на Лючиану.
– Кто его так? – спросила она.
Я взял вину на себя, и мадам Лола одобрительно кивнула.
– Хорошо. Теперь избавьтесь от тела.
Прошел час, как мы выехали. Лючиана большую часть дороги молчала, изредка нарушая тишину указаниями и глядя из окна на проплывавшие мимо поля. Мне ужасно хотелось завести разговор, но обстоятельства к тому не располагали – в конце концов, у нас в кузове валялся замотанный в полиэтилен покойник.
Я ехал по проселочным дорогам, подальше от автострад, поражаясь тому, сколько в Лючиане скопилось ярости, чтобы безжалостно забить человека до смерти и смотреть на его агонию. Впрочем, я прекрасно ее понимал. Когда-то со мной творилось то же самое.
– Вон туда, – ткнула Лючиана обломанным ногтем.
Я остановил грузовик на обочине между рядами выжженной кукурузы и достал две лопаты. Земля была сухой и твердой; мы провозились целую вечность, прежде чем выкопали достаточно глубокую яму, чтобы после весенних паводков труп не поплыл по долине полиэтиленовым плотом.
Я из последних сил дернул неподатливое тело за лодыжки и вытащил его из кузова, кое-как доволок по ухабам и спихнул в яму.
Лючиана встала на колени и зачем-то размотала у него на голове пакет. Потом вынула из-за пояса джинсов маленький серебристый пистолет. Я ошалело застыл. Она дважды пальнула покойнику в голову: сперва в левый глаз, потом в правый.
Я отшатнулся, в ушах зазвенело.
– Это визитная карточка здешних банд, – пояснила она. – Пуля в каждом глазу означает, что он видел такое, чего не должен был, – и его наказали. Если тело найдут, полицейские решат, что его прикончили свои же.
Я взволнованно закивал. Лючиана прикрыла лицо пакетом, мы забросали труп землей и кинули лопаты обратно в кузов. Я обернулся. Лючиана почему-то стояла совсем рядом. Она навалилась на меня, придавив ноющие плечи к дверце грузовика, и поцеловала с невиданным прежде жаром. Боль от сломанного носа эхом прострелила все тело, но оно того стоило.
Потом она расстегнула мне пряжку ремня, я стянул с нее футболку. Оба поморщились, задевая ушибы и порезы на опухшей коже в синих, желтых и багровых разводах.
Когда все закончилось, мы так же молча, как приехали, сели в грузовик и отправились обратно в бордель.
23 июля
Каждую ночь Лючиана пробиралась ко мне в постель, и мы неслышно занимались любовью. Медленно и чувственно, в отличие от самого первого раза с горьким привкусом смерти и похоти на языке. Насытившись, она одевалась и, словно ничего и не было, ускользала за дверь.
Мы с Лючианой никогда не обсуждали тот день, когда она убила человека. Мы с ней вообще не разговаривали. Я