Камо - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе

Кавказский краевой комитет. Считает для себя совершенно обязательным честно признать: в обстановке более чем сложной, стремительно меняющейся, допускаются промахи, ошибки. Тактика не лучшая. Возникают расхождения во мнениях. Необходим совет Ленина. Его направляющее слово. Кто-то должен добраться до Петрограда. Взоры в сторону Камо. На молчаливый вопрос ответ немедленный, откровенно радостный:

— Я готов!

Отправляется Камо по Военно-Грузинской дороге, уже плотно забитой льдом и снегом. Во Владикавказе видится с Ноем Буачидзе и Сергеем Кировым. К ним, руководителям подпольной большевистской организации области Терского казачьего войска и Дагестана, особое поручение. Крайне важное для судеб Баку, усмирять который усиленно готовится вновь вынырнувший на поверхность генерал «дикой дивизии» Половцев. Теперь он командует всем «диким корпусом».

От Владикавказа маршрут доступный одному лишь Камо. На поездах, верблюдах, тачанках, санях. Неделю, вторую. И робкий вечерний звонок в квартиру Ленина.

Сейчас в обязанности Камо дополнить скупые строки доставленного письма. Владимир Ильич расспрашивает несколько вечеров. Сыплются самые неожиданные вопросы. Порой Камо виновато разводит руками: «Этого я не знаю, дорогой Ильич!»

Шестнадцатого декабря под председательством Ленина собирается Совет Народных Комиссаров. Доклад о положении на Кавказе наркома по делам национальностей Сталина. Для Камо он просто земляк-гориец Коба. Участников заседания смущает одно немаловажное обстоятельство. Кавказ отрезан, удастся ли доставить в Тифлис документы, деньги, хотя бы оповестить краевой комитет о принятых решениях? Владимир Ильич хитро прищуривает глаза. Произносит одно слово. Магическое. Камо!

Если бы Камо позволил себе ограничиться лишь обратной дорогой в Тифлис!.. Совесть, понятие о долге требуют большего, почти непосильного. Чтобы он, не задерживаясь, ринулся снова в Россию, принял участие в боях с дивизиями кайзера Вильгельма под Нарвой и Псковом. На правах равных со всеми красногвардейцами. Только Камо стреляет более метко, уверенно поражает цели — опыт девятьсот пятого года, обороны Надзаладеви…

25

«Глубочайшая трагедия!»

Так хорошо осведомленный Мартын Лядов оценивает внезапное решение Камо. «…Измученный, истрепанный каторгой, сумасшедшим домом, всей предыдущей боевой работой, он вдруг почувствовал, что его знаний, его подготовки недостаточно теперь, чтобы приносить революции ту пользу, какую должен был бы принести. Он верил, что при всей своей железной воле сможет подготовиться для более полезной задачи. Но решение его уйти на учебу далось ему нелегко. Всякий, кто встречал Камо в это время, знает, какой затраты сил ему стоила жизнь в Тифлисе в 1918–1919 годах, пожалуй, не меньшей, чем в то время, когда он морочил немецких докторов своим мнимым сумасшествием».

При его характере, беспощадной требовательности к себе иначе поступить невозможно. Нелегко, совсем нелегко придется и приглашенному в учителя старому знакомцу В. Цивцивадзе.

«Начали мы с ним, действительно, с азов. По арифметике — с простых действий, по словесности — с русской грамматики. Письменные работы в первое время ограничивались диктантом. Мы проводили вместе буквально целые дни. Для того, чтобы не терять времени даже на ходьбу, Камо перевел меня к себе почти на полный пансион. Комнату для меня он добыл рядом с тем домом, где жил сам.

Самым трудным для него был первый месяц. По всей вероятности, он это предвидел и потому настоял, чтобы занимался с ним именно я, а не кто-нибудь другой. Действительно, не будь с ним в это время близкого товарища, который уделял ему все свое внимание, он, может быть, и не выдержал бы…

С каждым месяцем Камо все легче и легче становилось работать, и к концу четвертого месяца мы одолели намеченную нами программу.

Труднее всего ему давалась русская грамматика и правописание. Но чем неприступнее была крепость, тем ожесточеннее и упорнее наносил ей удары Камо. Иногда он бывал занят чем-либо одним, а губы его шептали совершенно другое. «Что ты шепчешь, Камо?» — спрашиваю. Он улыбается и отвечает: «Это я склоняю существительное» — или: «Спрягаю глагол». Если ему приходилось куда-нибудь идти, он брал с собой книгу и дорогой повторял урок, Помню, мы до поздней ночи засиживались с ним в его маленькой комнате на Великокняжеской[50] улице. Когда мне надоедали сухие предметы, я иногда пытался отвлечься и перевести разговор на какую-либо постороннюю тему. Вначале он вспыхивал и оживлялся, особенно если тема касалась текущей политики или воспоминаний о подпольной жизни, но через несколько минут останавливал меня и, улыбаясь, говорил: «Не растравляй раны. Давай бросим, такие разговоры серьезно отвлекут меня». И мы возвращались к грамматике или к задачнику Евтушевского.

Легче всего ему далась математика. Четыре действия арифметики мы прошли легко и быстро. Одновременно с дробями начали проходить геометрию, которую он полюбил больше остальных предметов. Доказывать теоремы стало любимым его занятием. В доказательства он вносил много оригинального и стремился избежать общеизвестных приемов.

Жил он в то время, как всегда, настоящим спартанцем: не курил совершенно, вина не пил, с женщинами не водился. Комната его была расположена на втором этаже над подъездом, в стороне от других комнат. Окна были открыты и днем и ночью. В комнате находились только самые необходимые предметы: стол, два или три стула и жесткая железная кровать. Вставал он задолго до восхода солнца. Занимался гимнастикой по системе Мюллера обливался холодной водой[51] — только тогда брался за уроки. В середине лета мы прекратили занятия с тем, что он позовет на помощь кого-нибудь другого. Через некоторое время он действительно пригласил преподавателя, с которым позанимался полтора или два месяца. События нарастали с необычной быстротой. Фронт гражданской войны расширялся. И Камо еще раз окунулся в волны революции, мечтая утолить душившую его жажду деятельности».

Дело, как бы специально предназначенное для Камо. После падения Владикавказа в труднодоступных горах вместе с чрезвычайным комиссаром Юга России Серго Орджоникидзе осталось много раненых, обмороженных, больных тифом красноармейцев. Тех, кто выжил, надо успеть вывезти до нового наступления белых. У входа в ущелье Ассы главноначальствующий над Терско-Дагестанским краем генерал Ляхов сосредоточил пятнадцать тысяч отборных войск. Необходимо также доставить оружие, взрывчатку, партизанским формированиям Чечни, Ингушетии, Кабарды.

Камо действует крайне быстро. Его сестра Джаваира немедленно «выходит замуж», получает возможность совершить экзотическое свадебное путешествие. В качестве супруга — князь Чиковани, недавний блистательный командир Эриванского полка. Ангажирован за посильную для Кавказского подпольного крайкома цену.

«Мы с генералом Чиковани, — описывает Джаваира, — хорошо поколесили. Несколько вояжей предприняли в горную Ингушетию, куда меня особенно влекло. Там было много застрявших товарищей. Вывезли вполне благополучно. В одну из поездок, к общей радости, встретили добрых приятелей князя: генералов Шкуро и Мамонтова. Я была представлена как молодая супруга.

Генералы весьма сожалели о том, что из-за нездоровья