Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина

принимать во внимание ни его голодное брюхо, ни плачущих дома детей, ни его ложную убежденность в том, что он имеет право на колхозную собственность. Мы, товарищи, строим коммунизм и должны в корне пресекать собственнические инстинкты, еще не изжитые в массе народа. На то мы и поставлены на своем месте, помимо всего прочего. Поэтому наш тракторист отправляется в исправительно-трудовой лагерь на срок до 10 лет по статье 58, пункт 7 УК РСФСР “Контрреволюционный подрыв государственной промышленности”. Социализм, товарищи, суров, но это социализм, единственно верный путь человечества, научно доказанный великими учителями марксизма-ленинизма…»

Следующий после Лежепекова свидетель в подпоясанной ремнем косоворотке, с лысиной, обрамленной жидкими, давно стриженными волосами, робко примостился на край стула. На колени водрузил портфельчик, держа обеими руками.

– Ливанский? – осведомился сержант.

– Он самый, гражданин… э… товарищ. Бывший, так сказать, служитель культа. Нынче несу истинное просвещение в массы, работаю избачом… заведую избой-читальней вместо преставившейся жены директора школы. Вы не подумайте, – спохватился бывший священнослужитель, заметив удивление сержанта, – я эту должность получил честно. Так как по сталинской Конституции я теперь равноправный со всеми и от религиозного опиума добровольно отрекся.

– Почему ушли из попов? – поинтересовался Горшков.

– Учел момент, – с готовностью сообщил Ливанский. – Осознал, что моя работа являлась тормозом в проведении мероприятий советской власти.

– Сменили убеждения с поповских на советские? – уточнил сержант.

– Как вам сказать, – замялся бывший поп. – Работа служителя культа – это одно, а убеждения – другое. Советская власть помогла мне понять, что в Бога я никогда не верил.

– Я так и думал, – резюмировал Горшков. – Что имеете показать против вашего сменщика в церкви попа Аристархова?

– Имею, – закивал Ливанский. – Это лживый, лицемерный, вредный для советской власти человек. Вам же, гражданин… товарищ следователь, известно, что он пытался выдать летаргический обморок жены школьного директора за воскрешение мертвых… хе-хе. Как будто мы и сами не знаем, как такие чудеса церковниками делаются, хе-хе.

– Конкретнее, гражданин. Произносил ли поп Аристархов антисоветские проповеди?

– Да-да. Я, понимаете ли, после снятия сана не посещаю церковь. Но из разговоров с просвирней Гусевой знаю, что проповеди Аристархова доподлинно антисоветские. Говорит он как бы на библейские темы, но для воздействия на верующих приурочивает выводы к современному положению. Вот, к примеру, он говорил про гибель городов Содома и Гоморры и про разговор Бога с Авраамом. Бог будто бы обещал Аврааму не сжигать огнем города, если в них найдется хоть десять праведников. После этого Аристархов сказал, что если бы в СССР были праведники, то Бог не послал бы народу голод и разорение. Значит, праведников-то и нету. Выходит, в СССР, по его словам, хороших людей нет, а есть только негодяи и злодеи, которых не жалко перебить и пожечь огнем.

– Очень хорошо, гражданин Ливанский, – похвалил сержант, записывая. – Продолжайте.

– Аристархов протаскивает в своих проповедях монархические идеи! – От похвалы расстрига приободрился, перестал робеть. – Восхваляет бывший царский род Романовых под видом одобрения отдельных царей, которые жили в древности. К примеру, хвалил царя Давида и в лучших красках расписывал деятельность царя Константина.

Тщательно записав сведения, Горшков широко улыбнулся.

– Ну что, гражданин Ливанский, выведем попа на чистую воду? Заставим его честно сознаться, что он махровый враг советской власти, – и без всякой третьей степени!

* * *

Через улицу от сельсовета, в Доме культуры, под который обустроили бывшую Троицкую церковь, городской приезжий политработник читал для жителей Карабанова лекцию. Рассказывал о капиталистическом окружении СССР и кишмя кишащих в стране агентах вражеских разведок. Народу в зале, который когда-то был местом проведения религиозных обрядов, набилось порядочно: не всякий день начальство велит вместо работы в колхозе идти в клуб. Мужики и бабы, молодые парни и девки сидели на стульях и скамьях, стояли в проходах, толпились возле дверей и у стен, разгородивших пространство церкви, жались у ступенек подмостков на месте бывшего алтаря. Слушали, затаив дыхание.

– …Перед Верховным судом СССР, товарищи, предстали изменники и главари разоблаченной шпионской банды. Тухачевский, Якир, Уборевич и другие фашистские лазутчики, коварно проникшие на самые высокие посты нашей Красной армии. После вынесения приговора все они были расстреляны как бешеные собаки! Бдительность советской разведки, органов НКВД, возглавляемых товарищем Ежовым, у которого слова не расходятся с делом, оборвала преступную деятельность германо-японо-троцкистских диверсантов. Этот разгром военно-шпионской группы – яркий показатель кризиса и заката буржуазной разведки. Это свидетельство того, что советская разведка, наоборот, крепнет и усиливается. Всякая новая попытка засылки шпионов в нашу страну будет вовремя пресечена. Наши органы госбезопасности покажут, на что они способны, дорогие товарищи колхозники!

От горячей, возбужденной речи в горле у лектора пересохло, он потянулся к стакану с водой на столике. Публика в зале принялась переговариваться. Один из голосов прозвучал громче прочих:

– Совсем, видать, у них дела плохи, ежели своих в хвост и в гриву треплют.

Лектор, подавившись глотком воды, обеспокоенно уставился в зал.

– Начали постреливать ближних к Сталину, – продолжали толковать меж собой селяне, ничуть не стесняясь заезжего политинформатора. – Скоро, видно, доберутся и до самого. Тогда этой власти будет крышка, передерутся.

– Этих пальцем деланных маршалов не жалко. Много их Ворошилов настругал, да им всем до старых генералов далеко, как до луны. Вот будет опять война с немцем или японцем, наколотят им по первое число.

Лектор ошарашенно оглядывался, разыскивая хоть кого-нибудь из советско-партийного актива села для пресечения провокации. Но обоих председателей, сельсовета и колхоза, в клубе не было, актив же помельче себя среди публики не обнаруживал. Вместо актива из рядов сидящих поднялся мужичок в пиджачишке и, огладив усы, хитро прищурив глаз, вопросил:

– Так это что ж получается? Третий за год расстрел высоких партийных и военных товарищей. Все как один были истинно преданные революции, закаленные в боях коммунисты. Столько лет работали рука об руку с вождями. Со Сталиным, Буденным и Ворошиловым… И оказываются в конце концов негодяями, вражьими шпионами. А кто тогда, я извиняюсь, поручится, что остальные не мерзавцы и прохвосты? Может, завтра и самые великие, самые дорогие и любимые тоже, извиняюсь, присядут на скамью подсудимых за вредительство?

– Да вы… – Лектора трясло и бросало в пот. Сняв очки, он дрожащими руками стал протирать их. – Да вы же… Это безобразие, товарищ! Вы на что намекаете?!

Очки снова сели на нос. Хитрого мужичка тем временем и след простыл.

* * *

Сержант Горшков внимательно смотрел на очередного свидетеля, пытаясь понять, что ему не нравится в бригадире полеводов. Здоровый, как медведь, мужик, Груздев размахивал руками, страстно обвиняя попа Аристархова в контрреволюционной агитации:

– …При советской