Пропавшие наши сердца - Селеста Инг

что за послание таится внутри. В ночь перед отъездом она записала номер дома на Парк-авеню – только сюда можно обратиться за помощью, к единственной, кроме Итана, кому она небезразлична, – и спрятала в самом надежном месте, потому что слишком уж больно сжигать за собой все мосты.

И вот она здесь. Есть в жизни странные параллели, подумалось ей: много лет назад она покинула Доми, чтобы укрыться у Итана, а теперь, наоборот, сбежала от Итана к Доми. Доми коснулась руки Маргарет, и руки ее – те самые, что сжимали в темноте ладонь Маргарет, красные и обветренные, – теперь были белые, мягкие, как сдобное тесто. Маргарет поцеловала ее в щеку, и щека тоже была нежная, такая нежная, что Маргарет ожидала на месте поцелуя увидеть ямку.

Рада тебя видеть, сказала Доми.

Итак, Доми все-таки тоже решила спрятаться. В самый разгар Кризиса, примерно в то же время, когда Маргарет уехала из Нью-Йорка, Доми позвонила отцу: помоги – и не прошло и часа, как он прислал за ней машину. Из Нью-Йорка он увез ее в спокойное место, в летний домик в Коннектикуте, где Доми в прошлый раз была очень давно, в детстве, – отец его построил, когда земля стоила дешево, его компания только набирала обороты, и больших денег у него еще не водилось. Когда он был просто Клодом Херцогом, молодым предпринимателем; когда жива была мать Доми. Компания расширялась, он скупал все новые участки леса вокруг домика, поставил мощный электрогенератор, перекрасил стены – и все равно дом оставался хижиной, затерянной в глуши, на берегу скалистой океанской бухточки. И если пережидать тяжелые времена, то где, как не здесь, в уголке из тех времен, когда перед ним расстилалось будущее и мир был полон возможностей? Домов у него было несколько, но только здесь не тревожили ни шум уличных протестов, ни зловещие затишья, слышен лишь мерный рокот прибоя. Можно бесстыдно наворачивать пирожные, когда у других нет и корки хлеба.

Доми зашла, стуча по деревянному полу ботинками со стальными носами, привезла с собой городскую грязь, въевшуюся в загрубевшие ладони. На кожаном диване сидела мачеха с журналом, зато спальню свою Доми застала такой же, как в детстве, когда ее обставляла мама, – все розовое, в кружевах и жемчугах. Добро пожаловать домой, смущенно сказал отец. Эльза неохотно оставила ее одну; так они втроем и пережили Кризис – держась друг от друга на почтительном расстоянии, застыв в прошлом, точно мухи в янтаре. Их богатству, словно кораблю-исполину, не страшны были бури и волны, что сокрушали лодки поменьше. Они могли заказывать все что угодно, по какой угодно цене, хоть до бесконечности. Оставалось только ждать.

Потом был принят ПАКТ, а через несколько месяцев отец с Эльзой полетели на Мальдивы – на выходные, отпраздновать возвращение к нормальной жизни, – и их личный самолет упал в Тихий океан. Все досталось Доми: виллы в Малибу и в Провансе, квартира в Шестнадцатом округе Парижа и особняк на Парк-авеню; империя электроники, чуть измельчавшая за годы Кризиса, но по-прежнему выпускавшая комплектующие для телефонов и «умных» часов и далеко не убыточная. И в придачу все секреты: жалобы от рабочих с отцовских фабрик в Ханое и Шэньчжэне на переработки и вредные для здоровья материалы – долгие годы все это оставалось без внимания. Взятки сенаторам, которые проталкивали законы о налоговых льготах для таких, как отец, и поддерживали ПАКТ со всеми вытекающими.

Я узнала, рассказывала теперь Доми, лишь малую часть того, что он делал. Ради меня – или так ему казалось.

Они с Маргарет сидели во внутреннем дворике со стеклянной крышей, держа в руках запотевшие бокалы чая со льдом. Доми называла его «зимним садом». Зеленый островок с туями в горшках, в самом сердце дома-сейфа. С четырех сторон их окружали прочные кирпичные стены, а за стенами – комнаты с добротной мебелью, набитые дорогими безделушками, что всю жизнь коллекционировал отец Доми. Сверху их защищало от дождя толстое стекло. С улицы их было не видно, не слышно; впервые за долгие недели Маргарет смогла перевести дух и все равно почему-то чувствовала себя букашкой в банке.

Ну так что? – спросила Доми. Какие планы? Забаррикадироваться здесь со мной? Раздобыть фальшивый паспорт и бежать из страны?

В голосе ее сквозила легкая насмешка, то ли над Маргарет, то ли над собой. Конечно, ей, Маргарет, есть где укрыться; можно сменить имя, лечь на дно. Не высовываться, начать все заново. Снова вспомнились родители, то, как они всю жизнь прожили, прячась от бед, и в конце концов беда сама к ним постучалась. Может быть, хоть иногда птице, выглянувшей из листвы, удается взлететь. Может быть, хоть иногда торчащий гвоздь вонзается в ногу, когда на него наступают.

Прятаться не собираюсь, отвечала Маргарет. У меня другой план.

План еще не до конца созрел, была лишь потребность – потребность наверстать годы жизни с закрытыми глазами, годы сознательного безразличия: дескать, не мой ребенок, не мое дело. В ней зарождалась идея, что делать с историями семей, с посланиями, полными надежд и любви, тревоги и печали. Собирать их, словно рисовые зернышки после обмолота. Попытаться найти как можно больше.

А Доми она сказала: мне нужна твоя помощь.

По всей стране, вдоль и поперек, отслеживала она потоки информации. Электронную почту можно взломать, звонки прослушивать. Зато библиотеки не перестают выдавать книги, обмен информацией – тоже часть их работы. По межбиблиотечному абонементу отправляют партии книг, и среди них попадаются настоящие сокровища: редкие книги о забытых художниках, пособия по экзотическим хобби. Задача библиотекаря – их рассортировать, в каждую положить закладку с именем читателя и поставить рядком на полке позади стойки.

Случается, однако, что в партию попадет не та книга и прибудет в далекий город неучтенная. По недоразумению, по ошибке сотрудника. Никто за такой книгой не придет, ее попросту отложат и с ближайшей партией отправят обратно. Никто, ясное дело, не заметит, если библиотекарь небрежно ее пролистает, никто ничего не заподозрит, если в нее положить закладку. В книгах постоянно что-то забывают, почти в каждой библиотеке есть стенд с находками, и чего только не находят в книгах, кроме обычных закладок, – магазинные чеки, туристические брошюры, визитки, списки покупок, зубочистки, палочки от мороженого, пластиковые ножи, а однажды нашли даже ломтик бекона в пленке. На такое никто не обращает внимания, и никто не заметит, если библиотекарь прикарманит записку из книги или со стенда.

Послания были краткими. Непосвященным ничего не говорили эти списки телефонных номеров, непонятные ряды букв, цифр и точек. Но для тех, кто брал с