Пропавшие наши сердца - Селеста Инг

Помнить, что она была живой человек, а не лицо с плаката. Что она была ребенок. Мой ребенок.

Маргарет задержалась у них на два дня и все это время слушала. Слушала, а мать Мэри рассказывала все, что приходило в голову. Мистер Джонсон ее избегал, смотрел настороженным, колючим взглядом и всякий раз спешил мимо, спрятав очки в нагрудный карман рубашки.

Не доверяет он вам, сказала миссис Джонсон, глядя вслед мужу, когда тот шел по коридору. Она не извинялась за него, лишь констатировала.

Миссис Джонсон провела Маргарет в комнату Мэри, и там они просидели до заката. Миссис Джонсон блуждала по комнате, рассказывала вполголоса, трогала то одно, то другое, вспоминала. Брала в руки то расческу Мэри, то кольцо, то обкатанные морем камушки, что Мэри хранила на подоконнике, и каждый предмет, словно талисман, будил воспоминания. Все истории были о пустяках. Поездка к тете в Северную Каролину, день в парке развлечений, первый приезд в Нью-Йорк – Мэри, худенькая неуклюжая девочка-подросток, сказала: мама, хочу здесь жить. Все истории были драгоценны до боли. О том, как маленькая Мэри пукнула в церкви, когда священник сказал: «Помолимся!» О ее любимых красных туфельках, с которыми она никак не желала расстаться, даже когда из них выросла, – твердила, что они ей как раз, пока они не разъехались по швам. О том, как в старших классах она вырезала из журналов редкие слова и складывала в голубой конверт – «суспензия», «меласса», «остракизм». Мне просто нравится, как они звучат, объясняла она.

Для чего она их собирала, не знаю, сказала миссис Джонсон.

Она все не умолкала, перебиралась от одного воспоминания к другому, словно переходила по камушкам через океан. Запоминайте, повторяла мать Мэри снова и снова. Берегите. Как будто каждое воспоминание – бусинка: того и гляди выскользнет из пальцев, упадет на пол, закатится в щель и затеряется. Так оно и было. По ночам, забравшись в спальник в гостиной у Джонсонов, Маргарет записывала рассказы матери Мэри, и каждая деталь отзывалась в ней эхом, точно удар колокола. Но пока миссис Джонсон говорила, Маргарет просто слушала, слушала, слушала.

На второй день вечером заглянул из коридора отец Мэри. Окинул взглядом двух сидящих женщин – жену на кровати, застеленной цветастым покрывалом, Маргарет на полу.

Знаете, какие я ей сказал последние слова? – спросил он.

Ни приветствия, ни вступления. Как будто он долго ждал нужной минуты, чтобы сказать это и только это.

Она мне рассказала по телефону. О том, что назначен митинг против ПАКТа, что она собирается выйти с плакатом. Я ей: Мэри, это не твоя забота. Думаешь, эти азиаты хоть пальцем шевельнут ради тебя? Думаешь, кому-то из них есть дело, когда к нам пристают в магазинах или когда нас убивают на остановках? Ну и ты махни рукой.

Он помолчал.

Она рылась в архивах, продолжал он. Родословную нашу изучала. В старших классах заинтересовалась. Целыми днями пропадала в библиотеках, просматривала базы данных, материалы переписей, искала свои корни. Наши корни. А нашла большое белое пятно. Никаких упоминаний до отмены рабства – за одним исключением. Купчая – возможно, на моего предка, одиннадцати лет. На имя некоего мистера Джонсона из округа Албемарл, штат Виргиния.

И снова молчание. Он глянул сверху вниз на Маргарет, а она снизу вверх на него. И вновь приготовилась слушать.

Не хотел я ее отпускать, а она уперлась. Говорит: папа, нельзя отбирать детей у родителей, сам понимаешь. И ссориться со мной не хотела, так что мы распрощались, а на другой день она пошла на митинг.

Он так и стоял в дверях – сильный человек, сокрушенный горем. Мать Маргарет при встрече на улице с такими, как он, переходила на другую сторону. Брезговала? Или боялась? Неизвестно, да и вряд ли это важно. На заводе, где работал отец, черных можно было по пальцам сосчитать, и ни с кем из них отец не сближался. Не мой круг, говорил он, а Маргарет не допытывалась, что это значит.

Вы были правы, сказала наконец Маргарет. По-своему правы. Но и Мэри была по-своему права.

Робкая попытка подступиться к узлу, который предстоит распутывать не одному поколению.

Мистер Джонсон сел на кровать рядом с женой, та обняла его, уткнулась ему в плечо – так они и сидели молча в комнате Мэри, осиротевшие родители и Маргарет, свидетель их утраты.

Много, много позже отец Мэри сказал: знаете, что мне все время приходит на ум? Как я однажды вечером вернулся с работы.

Воспоминания сочились капля за каплей, как вода сквозь камни.

Не помню даже, сколько лет ей было тогда. Может, пять, а может, пятнадцать.

Маргарет в его словах не усомнилась, она-то знала, как ускользает и растягивается время, если речь о твоем ребенке, как оно движется не по прямой, а по бесконечной спирали, виток за витком.

Вхожу в дом, слышу – она смеется, рассказывал отец Мэри. Ха-ха-ха да хи-хи-хи! Со смеху покатывается, аж слезы из глаз. Заглянул я в комнату, а она по ковру катается. Хохочет, и все тут. Спрашиваю: Мэри, что смешного? А она не унимается. Тут и я не удержался, ну что поделаешь!

Он и сейчас был на волосок от смеха – воспоминание возвращало его в прошлое, заставляя смеяться.

Наконец она угомонилась, лежит на ковре, в потолок глядит, еле дышит, и улыбка до ушей. Мэри, спрашиваю опять, что смешного? А она как вздохнет, глубоко-глубоко. До чего же она казалась счастливой! Да все, отвечает она. Все смешное!

На прощанье Джонсоны обратились к Маргарет с просьбой и сообщили ей имя.

Напишите о ней стихи, попросил мистер Джонсон, она была бы рада. Посвятите ей стихи, хорошо? Пусть ее и другие помнят.

Попробую, обещала Маргарет, зная наперед, что ни одно стихотворение не сможет вместить Мэри, как ни одно стихотворение не сможет вместить Чижа. Слишком многое останется недосказанным.

Миссис Джонсон ни слова не сказала, просто обняла Маргарет, даже еще крепче, чем та ее. Больше они никогда не увидятся, но отныне они связаны, как связаны люди, вместе прошедшие через тяжкое испытание, даже если не осознают этой связи.

А имя… они назвали имя библиотекарши – точнее, Джонсоны знали лишь фамилию. Миссис Эдельман то, миссис Эдельман се, только и слышно было от Мэри в старших классах; все свободное время она пропадала в библиотеке, рассказывала ее мать. Сядет на углу в автобус и едет через весь город. Маргарет туда пошла пешком, ориентируясь по автобусным остановкам, автобусы мимо ходили часто, и Маргарет, глядя на них, убеждалась,