От Берлина до Иерусалима. Воспоминания о моей юности - Гершом Шолем

вовлечён в самые что ни на есть нелепые отношения. Эйслер пригласил меня в свой маленький особняк на озере Штарнберг, построенный ещё в годы его миллионерства. (Во время инфляции он, как большинство, потерял всё, кроме этого дома, и жил доходом от сдачи в аренду комнат платежеспособным представителям образованного среднего класса Англии.) На несколько минут он завёл меня в библиотеку, до потолка наполненную учёнейшей литературой на тему Бога и мира. Мой взгляд упал на переплетённый в сафьян десятитомник in quarto[153] под названием “Erotica et Curiosa”. Я, не поленившись, вытащил первый попавшийся том и обнаружил, что это муляж, скрывающий коньячные бокалы и бутылки. Эйслер заключил меня в широкие объятия. Я был принят как ангел, посланец небес, долженствующий вдохнуть дух каббалистической жизни в его бумажное собрание. Возможно ли было представить себе лучшую встречу на его жизненном пути?! Слова Бубера о нём оказались справедливы. Я видел перед собой совершенно необычного человека, авантюриста и учёного в одном лице, и в первый же час нашего общения твёрдо решил поближе изучить этот человеческий феномен.

Титульный лист книги Роберта Эйслера «Плащ мира и шатёр небес» (München, 1910)

Красноречие Эйслера было столь же фантастичным, как его образование: то и другое производило впечатление одинаково сильное, но не вполне серьёзное. Я, во всяком случае, никогда не встречал столь гениально-пленительного и в то же время подозрительно блестящего учёного субъекта. Кстати, что мне больше всего нравилось в нём – он не ожесточался, когда ему возражали, особенно во время беседы. Серьёзные пробелы в его иврите стали мне очевидны довольно быстро. Собственные исследования в области каббалы привели его к великому «открытию» истинного автора книги «Йецира»[154], вероятно, самого древнего сжатого спекулятивного текста на иврите, восходящего к талмудическому периоду и заимствованного каббалистами в качестве своей основополагающей книги. Эйслер был убеждён, что автором её был не кто иной, как рабби Элиша бен Абуя, отпавший от веры и тем «разоривший райские угодья». В упомянутом уставе он объявил о научном издании книги с переводом и комментариями, которую намеревался опубликовать, но его доказательства, как он их формулировал, обнаружили свою полную беспочвенность, а его каббалистические гипотезы в книге «Плащ мира и шатёр небес» заставили меня, как-никак подчинявшегося строгой филологической дисциплине, лишь скептически поёжиться, как бы от сквозняка. «Вы, наверное, считаете меня дрянным филологом», – сказал он мне как-то раз, нимало не выказывая обиды. Его изобретательная фантазия преодолевала любые препятствия, воздвигаемые исторической критикой. Его нельзя было заподозрить в нехватке идей, весьма впечатляющих, притом в самых разнообразных областях, как протосемитские надписи на Синайском полуострове, греческие мистерии, происхождение цыган, происхождение христианства – последнему сюжету он посвятил многие годы. Эти и многие другие темы объединяло одно: все они изобиловали нерешёнными вопросами, что давало его изощрённому гению широчайший простор. Слушатели его лекций бывали потрясены его ораторским искусством. Чтение его трудов, наполненных цитатами и ссылками на самые невообразимые и отдалённые источники, повергало вас в немоту. В жизни я больше не встречал такого виртуозного манипулятора от науки. Вместе с тем у него были влиятельные поклонники даже среди учёных, такие как Саломон Рейнах[155] в Париже или Гилберт Марри[156] в Оксфорде. Недоброжелатели отзывались о нём с налётом едва прикрытого антисемитизма как о спекулянте от науки. Одним словом, он был в своём роде абсолютно уникален. При этом ни один издатель, напечатавший его книгу, не хотел больше иметь с ним никаких дел, и по вполне конкретным причинам: внося корректуру, он всякий раз увеличивал объём книги вдвое, и все его публикации заканчивалась крахом.

От Эйслера я узнал о том, что в Гамбурге образовался некий круг около Аби Варбурга (старшего брата двух известных банкиров Макса и Феликса) и его библиотеки по искусствознанию и истории культуры[157], где в начале 1920-х годов Эйслер прочёл лекцию о дионисийских мистериях, очень воодушевившую слушателей. Печатное издание этой лекции заняло четыреста страниц. То, что Эйслер рассказал мне о Варбурге, этом круге, их новых представлениях об остатках античной культуры в Средние века, а также об их исследованиях в области истории религий и связи религии с астрологией и магией, пробудило мою живую симпатию к новым многообещающим перспективам. В 1926 году и позднее мои собственные исследования стали вызывать большой интерес в этом кругу, и сам я, особенно после двух моих наездов в Гамбург в 1927 и 1932 годах, установил там немалое количество профессиональных связей и дружеских отношений.

Библиотека Аби Варбурга в Гамбурге. Ок. 1930

Эта группа выдающихся, первоклассных учёных в течение примерно четверти века состояла почти исключительно из евреев, чья заинтересованность в еврейской тематике постепенно от умеренной симпатии всё больше сходила на нет. Лишь один из них был сыном крестившихся родителей, и именно он-то и интересовался еврейскими сюжетами. В числе нескольких талантливых студентов он перебрался из Израиля в Лондон, куда в гитлеровскую эпоху была переведена эта библиотека и весь институт. К этому же кругу принадлежал крупнейший тогда специалист по историческому развитию магии от греко-римской античности до средневековья. Он был добропорядочным австрийским евреем, пока в одно прекрасное утро не сделался набожным католиком и пришёл к выводу, что сюжеты, которым он посвятил свои замечательные исследования, на самом деле суть дьявольское наваждение, как он сам однажды объяснил мне. (Еврейская магия и особенно разработки в области демонологии были моей тайной страстью в течение шестидесяти лет.)

Я выделял тогда в немецком еврействе три наиболее яркие общности, три «еврейские секты»: одну, сконцентрированную вокруг библиотеки Варбурга, другую – группировавшуюся в Институте социальных исследований Макса Хоркхаймера[158] и третью – метафизических магов Оскара Гольдберга[159]. Слышать такое нравилось не всем.

Лично мне Эйслер виделся как еврей из евреев, своё крещение он представлял как что-то несерьёзное да и оставленное в далёком прошлом. Его репертуар еврейских шуточек и анекдотов был поистине неисчерпаем, и вполне понятно, что, глубоко пряча своё еврейское сердце от окружающих неевреев, он свободно изливал его в общении со мной. Здесь не место входить в авантюрные подробности его дальнейшей научной и личной судьбы. Я поддерживал с ним связь вплоть до 1938 года, когда после ужасных недель, проведённых в австрийском концентрационном лагере, он смог уехать в Англию. В 1946 году на меня, как снег на голову, свалилась – «с сердечными пожеланиями» – английская рукопись в 250 страниц, содержащая