Двадцатое июля - Станислав Рем

— Я думаю, товарищ Главнокомандующий, — решился наконец продолжить свою мысль Фитин, — что Гитлера все-таки проинформировали о готовящемся покушении. В «Вольфшанце» в течение всего пребывания там Гитлера проходили учения по борьбе с диверсантами. Скорее всего ему просто донесли половинчатую информацию. То есть Гитлер наверняка думал, что нападение на него совершат извне, и совсем не подозревал в этом свое ближайшее окружение.

Сталин недовольно похлопал ладонью по столу:

— Тогда объясните, почему ваши люди передали неточную информацию?

— Разрешите, товарищ Главнокомандующий? — Старков и сам не понял, как поднялся с места.

— Говорите.

— Дело в том, что наши люди работали через штаб главнокомандующего сухопутных войск. А также через доверенных лиц. И, судя по всему, не учли одного: что данные лица тоже скорее всего были связаны с заговорщиками. Потому и не дали нашим сообщениям должного хода. Однако положение пока стабильное: Гитлер жив, хотя и тяжело ранен. В Берлине, правда, начались беспорядки, но это нам на руку. Подобное развитие событий может ускорить ход войны.

— Садитесь, товарищ Старков. Товарищ Фитин, вы разделяете точку зрения своего подчиненного?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Значит, вы в своем управлении подумали и сделали соответствующие выводы? С одной стороны, это хорошо. Но с другой… Плохо, когда агент неточно выполняет свои обязанности. Такому агенту нет доверия. Сегодня он недостаточно точно выполнил пустяковый приказ, а завтра совсем не захочет его выполнять. Подобные действия прощать нельзя. А потому, товарищ Фитин, предлагаю вам подумать над тем, как наказать нерадивых агентов. Не сейчас. Но обязательно)

— Слушаюсь, товарищ Главнокомандующий.

— Хорошо. А теперь, товарищи, выводы следует сделать и нам. Товарищ Абакумов, — Сталин чуть повернулся к руководителю Смерша, — как вы думаете, каким образом сообщение о покушении на Гитлера может отразиться на моральном состоянии наших войск? Я думаю, только негативно. Нет ничего хуже, когда солдат считает, будто враг готов пойти на мировую. Именно в такой момент он и может получить удар в спину. В связи с этим предлагаю вашему ведомству усилить контроль на всех фронтах. Особенно в тыловых группированиях. Никакие разговоры и слухи не должны распространяться среди наших бойцов. Вы меня поняли?

— Так точно! Будет выполнено, товарищ Сталин.

— А теперь, — Главковерх поднялся и проследовал к своему столу. (Старков облегченно вздохнул: пронесло!) — нам следует обсудить, как поведет себя в новой обстановке руководство вермахта. И не только вермахта. Особенно меня интересует позиция наших союзников.

Слово взял Берия.

Фитин его практически не слушал: все, о чем тот сейчас докладывал, Павел Николаевич передал ему час назад. А выкладки к докладу делали люди Старкова.

В ближайшее время разведчики не ждали конкретных прямых действий со стороны союзников по отношению к Германии. Имелись в виду переговоры. Процесс сближения двух противоборствующих сторон приостановился месяц назад. И причиной остановки было не ожидание результатов покушения на Гитлера, а несогласованность союзников в вопросах по будущему устройству Германии. Резиденты в Америке и Англии в один голос заявляли, что именно наличие противоречий во мнениях мешает началу полномасштабных переговоров вермахта с руководителями антигитлеровской коалиции. Разведка передавала о встречах Черчилля и Рузвельта в Квебеке и Вашингтоне, Рузвельта с президентом

Чехословакии Бенешем, с премьером польского эмигрантского правительства Сикорским. И везде стоял один вопрос: будущее Европы.

Немцы на первичных переговорах настаивали на том, чтобы Германия сохранилась в границах 1939 года. Ни Америку, ни Англию это не устраивало. Прежде всего союзники стремились уничтожить Германию как своего конкурента на мировом рынке и занять над ней доминирующее положение.

В начале 1943 года Рузвельт в беседе с Бенешем специально проговорился, что видит будущее Германии после войны в виде пяти-шести отдельных немецких государств, находящихся под контролем стран-победителей. Естественно, без Советского Союза.

Англию такой раздел не устраивал. В этом случае она как сторона, наиболее, в отличие от Штатов, пострадавшая, могла полностью потерять свое влияние на послевоенную Германию. И потому настаивала на создании федеративного государства, что, в свою очередь, не устраивало Штаты. Эти противоречия до сих пор не разрешились.

Мало того, месяц назад Фитину переправили ряд важнейших документов правительств обеих союзнических стран, относящихся к вопросам дальнейшего переустройства немецкого государства. Особую ценность имела копия личной переписки Черчилля и Рузвельта, в которой обсуждались вопросы оккупации Европы. Если бы немецкое командование, делающее ставку на переговоры с правительствами западных стран, знало, что те уже начали обсуждать вопросы об оккупации северо-западных, промышленных районов Германии, и видят будущую Германию только в качестве сельскохозяйственной страны типа Дании, с полной ликвидацией промышленности, то оно бы наверняка испытало шок. Впрочем, в данном моменте союзники не смогли пока полностью договориться. А раз так, то ни о каких официальных переговорах с представителями вермахта не могло быть и речи. По крайней мере до точного выяснения, жив Гитлер или нет.

Старков тоже только делал вид, будто слушает Лаврентия Павловича. На самом деле его интересовало совсем другое.

Прямо перед совещанием Ким отозвал его в сторону и показал сводку полетов авиации дальнего действия на Берлин за апрель месяц. В докладной записке указывались дни, когда советские бомбардировщики и самолеты союзников совершили авианалеты на столицу Германии. Ким пальцем указал на двадцатые числа. С 24 по 28 апреля Берлин бомбардировке не подвергался. А значит, «Вернер» солгал: «Берта» не мог погибнуть в эти дни от авиабомбы.

Скорцени твердым уверенным шагом вошел в бывший кабинет Штауффенберга и плотно прикрыл за собой дверь. На страже, возле входа, он оставил Фолькерсама. Прийти в апартаменты главного исполнителя заговора штурмбаннфюрера заставила необходимость: беседа с генералом Фроммом.

Старик, а Скорцени всех, кому было за пятьдесят, считал стариками, ни в чем, как ни странно, обелять себя не стал. Напротив, признался в готовности нести полную юридическую и моральную ответственность за то, что проморгал заговорщиков в своих рядах. Но…

— Скорцени, — Фромм смотрел на любимца фюрера тусклым взглядом, — вы должны понять: Штауффенберг действовал не самостоятельно.