Холод и яд - Виктория Грач

руку. В кафе стало душно. Рука Ильи, обнажённая, смуглая после австралийского солнца, подрагивала не то от холода, не то нетерпения. Фил что-то злобно фыркнул сквозь зубы и, решительно задев Муромцева плечом, обошёл его. Илья покачнулся и обернулся.

Их взгляды встретились, и Варя зарделась. Вся. Илья криво оскалился. Теперь он был настоящим. Смотрел с едкой иронией, насмехаясь не то над ней с Филом, не то над собой. А потом, фыркнув, развернулся и зашагал прочь.

Рядом бухнулся Фил, остужая Варю морозцем и беспечной усмешкой.

– Ты чего такая?

– А? – Варя обернулась, облизав губы. – Какая?

– Тормознутая, – хохотнул Фил, ожив.

– А что тебе Илья сказал?

Усмешка Фила стала ещё шире и как будто счастливее. Быстрым рывком он перескочил на место Ильи и уселся напротив Вари, пристально разглядывая её, а потом протянул мечтательным полушёпотом, который меньше всего можно было ожидать от Фила:

– Сказал, что мне с тобой повезло.

Варя смущённо заправила за ухо прядь. От неожиданности в горле встал тугой твёрдый ком, и пришлось сделать усилие, чтобы пропищать слова:

– А-а… А ты?

– Прикинь, впервые Муромцев не фигню сказал! – светло-красные пятна поползли по лицу и шее Фила, выдавая его смущение с потрохами. – Но ему я об этом, конечно, говорить не стал. Сказал, что ему повезло больше, ведь если б не ты – я б ему врезал.

– А почему?

– Ну… При тебе драться как-то, – Фил неловко передёрнул плечами, – ты ж такая… – пальцы очертили в воздухе нечто, отдалённо напоминающее женский силуэт. А потом Фил выдохнул: – Трусишка! Убежала бы, а мне тебя ловить где-то!

– Ну я серьёзно!

– Так и я…

– Блин, ты можешь хоть немного побыть серьёзным? – нахмурилась Варя, пытаясь из глубины души выудить хотя бы крупицы обиды на парня, хотя бы для виду.

Ничего не было. Наружу рвался дурацкий смешок, который из последних сил приходилось сдерживать. Фил пожал плечами:

– Зачем? Это неинтересно.

– Дурак! –всё-таки не выдержала Варя и засмеялась, шутливо шлёпая парня по пальцам.

– И без тебя знаю, – рассмеялся он в ответ.

Они ещё какое-то время сидели, допивая кофе и доедая салат. Фил заказал им ещё по салату, как бы невзначай похвалившись, что впихнул Илье в карман все деньги за кофе. В том, что он так поступит, сомнений не было: Фил был не из тех, кто спокойно принимает подачки врага.

От мысли, что она теперь девушка Фила, всё внутри то скручивалось в тугой узел, то взрывалось сотнями бабочек, то грохотало стадом слонов. Варя безудержно улыбалась, не в силах поверить своему счастью. Два года назад она и подумать не могла, что у них с Филом что-то может совпасть, что она, такая домашняя и тихая, может быть интересна ему, неугомонному, импульсивному, небрежно смеющемуся над миром.

В четыре они засобирались домой: Варя опасалась, что на обед вдруг, подтверждая правило исключением, явится папа и явно будет не очень доволен её отсутствием. Полдороги она многозначительно косилась на Фила, решая, упомянуть о нём в разговоре с мамой (которая, наверняка, будет звонить, как только проснётся или сразу после семинара) или хранить это в секрете.

«Не многовато ли секретов на один квадратный метр?» – Варя осторожно спустилась на вычищенный асфальт остановки в паре километров от дома и, засунув руки в карманы, неловко поёжилась. Воображение живо нарисовало Артёма в тёмной тесной комнатушке КПЗ, как в кино, усталого, с кровоподтёками и в компании мрачных сокамерников. Стало не по себе, и с губ слова сорвались облачком пара, растворяясь в хрустальном морозном воздухе:

– Неправильно как-то.

– Что опять? Дверь открылась не по фэншую? – хохотнул Фил, отряхивая испинанные непоседливым ребёнком джинсы, и легонько подтолкнул Варю плечом.

– Мы…

Местоимение, сладкое и мелодичное, стекло с губ ядом. Фил, бодро прошедший пару шагов, остановился и обернулся мучительно медленно и тяжело, заставляя Варю лихорадочно подбирать слова. Наверняка, эту фразу он понял совсем не так, как было запланировано. Ноги сами понесли вперёд, тонко трещали под подошвами снежинки, сбоку гудели машины, а Варя тараторила, боясь обернуться и взглянуть в глаза парня:

– Понимаешь. Просто… Мы с тобой. И нам хорошо, здорово. С тобой очень здорово, Фил. – Поправила шапку. – Только Тёма. Он же там. В полиции. И ему, наверное, очень фигово. И я… Из меня никудышный друг. Помочь я не могу, – Варя стянула варежку и остановилась, загибая пальцы, – предположений у меня нет, я даже не думаю о нём!.. А ведь должна переживать!

Варя шумно вздохнула. Жёсткий колючий воздух болезненно царапнул грудь, разорвав вдребезги ком в горле.

– Тогда я тоже дерьмовый друг, – тихий выдох Фила обжёг душу раскалённым железом.

Варя покачала головой. Горло изнутри раздирали когти разочарования в самой себе. В её фантазиях друзья должны были делить горе и радость пополам, страдать, если плохо всем. Но задушить собственное неудержимое счастье не получалось.

Варе очень хотелось любить Фила. Гораздо сильнее, чем чувствовать боль Артёма.

– Ты переживаешь за него… А я?

– Ты меришь всё какими-то странными категориями, Варь…

Они свернули во дворы.

Здесь было тихо: не носились дети, не визжали шинами машины. Лишь изредка оглушительно гремели металлические двери подъездов, да хлопали крыльями толстые голуби. Варя задумчиво поднялась на поребрик, тщательно выверяя каждый шаг и прислушиваясь к Филу. Он говорил на редкость серьёзно, и от такого его тона, чуть приглушённого и придушенного, каким обычно изливают душу, кожа покрывалась мурашками.

– Так ведь не бывает: то правильно, а это нет. Вот вообще-то, людей бить неправильно, но Муромцева – можно.

Фил усмехнулся, внимательно глядя на Варю: сработало или нет. Уголок губы дрогнул было, но снова опустился. Сомнения грызли душу.

– Есть ведь какие-то рамки, нормы. Общепризнанные, общепринятые. Ну, например, что дружба – это верность до конца. И друзья вместе до конца… До последнего вздоха.

– Это разве ра-амки? – Фил запрокинул голову, разглядывая ярко-белые пушистые облака в лазури неба. – Это естественно. Рамки – это когда тебе придумали какую-нибудь ерунду, и под эту ерунду тебя подогнать пытаются. Обрезать. Ну, или размазать. А ты сама сейчас себя идёшь и размазываешь по какой-то выдуманной Варе.

«Мама бы сказала, что я накручиваю. Папа – что загоняюсь… – промелькнула мысль, и губы теплом тронула лёгкая улыбка. Варя легко спрыгнула с поребрика. – Может, я правда перебарщиваю?» Варя неопределённо повела плечами:

– Не все рамки – Прокрустово ложе, Фил. Некоторые помогают упорядочивать жизнь, – оправдалась Варя.

По крайней мере, ей было гораздо спокойнее жить, деля окружающий мир, свои и чужие поступки на «правильное» и «не очень». Варя всегда стремилась выбирать