Холод и яд - Виктория Грач
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снова он вышел победителем.
Родионов смотрел на него долго, внимательно, склоняя голову то влево, то вправо, как умный сокол. А потом хохотнул в сторону, утерев нос:
– А я ещё думал, что с тобой по-человечески можно. – Развернулся и практически выплюнул в лицо. – Да пошёл ты.
***
Илья замолчал, небрежно поигрываясь маленькой ложечкой. Варя мрачно воткнула вилку в салат. Какие-то тускло-зелёные листья лишь приминались, но не протыкались. «Отвратно», – выдохнула в сторону и замерла. Фил сидел, как неживой. Только пальцы его автоматически прокручивали квадратную железную зажигалку, и на всю кофейню равномерным боем маятника разносилось: «так.так.так.так».
Зато наконец-то можно было прочесть чёрную, кривую, словно бы выцарапанную чьей-то рукой, гравировку «to be who you really are». «Знать бы ещё, кто мы, – беззвучно хмыкнула Варя, переводя взгляд на Илью. – Он вроде противный, а вроде и… Ничего такого. Веснушки прикольные».
– Это всё? – голос Фила был ничуть не более живым, чем его владелец: хриплый и убитый.
Илья кивнул:
– Честно. Я Родионова не трогал.
– Неужели и родакам ни слова? А рожу свою объяснил как? Тридцать раз подряд в фонарный столб врезался? Сослепу, – Фил криво и абсолютно невесело усмехнулся; его лицо исказил оскал.
Илья негодующе заиграл желваками и болезненно скривился, но промолчал. Как будто ему на мозоль наступили. Издёвка Фила была абсолютно справедливой. В процессе рассказа Илья если не завирался, то захлёбывался собственным пафосом – точно. Он не диалог им пересказывал – он воспевал своё влияние, свой авторитет в узких кругах, свою силу, строящуюся на знакомых. «Наверное, его тоже родители давят, – Варя наколола на вилку ярко-алую дольку помидора черри. – Как Фила. Как хорошо, что у меня не так».
Варя доедала салат, парни молча старались выжечь друг друга взглядами.
Было неприятно. Варя ощутила вдруг себя до глупости упрямой и самонадеянной. Ну в самом деле, как можно было рассчитывать, что подросток, в сущности, мало отличающийся от них с Филом (а кое в чём и уступающий им), из идейных соображений вдруг решит подставить Артёма так плотно и бесповоротно. Версия, получившая какое-никакое подтверждение вероятной связи Ильи и полиции в виде некоего Эрика Градова, вдруг вот так рухнула. Обидно.
Варя поморщилась, отодвигая на край тарелки вялый салат. В душе закопошилось, завибрировало ожидание чуда: новой версии.
– А… – пальцы нервно покрутили вилку в руках; Варя в задумчивости настучала тонким бряцаньем мелодию, что целый день крутилась в голове и на языке. – А…. Ну… Твои эти, – взмахнула рукой, не зная, как назвать членов команды Муромцева, и глупо повторила, глядя из-под ресниц: – Твои – не могли, не? Подкинуть там… Всякое…
С каждым словом фразы становились всё менее бойкими и уверенными. Последнее слово потонуло в выдохе, и Варе поторопилась заесть его кислым помидором. Илья неопределённо скрипнул зубами, сморщиваясь, как от укола, маленького, но болючего. Все свои желания и мысли Варя сосредоточила на одном: чтобы Муромцев сказал правду.
Впрочем, несмотря на пренебрежительное отношение к банде, он не выглядел как тот, кто с радостью кинется рассказывать все её самые страшные секреты и большие глупости. А наркотики – холодная судорога свела тело, когда Варя мысленно произнесла это слово по слогам – явно были чем-то большим, чем страшный секрет или большая глупость. Это преступление. Это яд, которым травятся по собственной воле медленно и тихо. Который сейчас отравил жизнь ей и её друзьям.
Варя раздражённо стрельнула взглядом в Муромцева, и он наконец смог выдавить какое-то неуверенное подобие отрицания. А потом в обтекаемой форме заверил Варю, что у слишком богатых и слишком скучающих членов банды не хватило бы смекалки так всё обставить.
– Их такие многоходовки не интересуют, – с видом знатока констатировал Илья. – У них всё проще: пришёл, увидел… Ну и дальше.
«Успокоил, блин!» – губы искривились, вилка бряцнула о тарелку. И с этим звонким дребезгом разбились все надежды на новую версию.
В сознании мушкой кружила фамилия «Эрик Градов», и Варя, решив, что терять, в принципе, больше нечего, спросила и о нём. В конце концов, Илья ведь почему-то упомянул его. Притом не только при Артёме, но и при них, выдержав театральную паузу на фамилии. И эта фамилия перекатывалась в сознании неотёсанным камушком, отцовским голосом весь диалог, только никак не могла найти своё место в воспоминаниях.
Илья беспечно пожал плечами:
– Не удивлён, что ты слышала о Градове. Вообще-то, он крутой мужик. То, что было тридцать лет назад, конечно, может, сейчас и неактуально, но, по-моему, круто. Сейчас меценат. Помогает детям талантливым пробиваться, – Илья многозначительно одёрнул пиджак, а Фил хрюкнул над самым ухом, пришлось пнуть его в лодыжку и скрыть улыбку за деликатным покашливанием. Илья закатил глаза: – По своей инициативе ресторан в том году отреставрировал. Лучший в городе!
– Единственный нормальный, ты хотел сказать, – невесело поправила его Варя.
Сразу вспомнила вечер, когда отец нехотя отправился принимать тот самый ресторан, расположенный недалеко от набережной в каком-то исторически значимом здании, закрытом уже почти пятнадцать лет, а мама, перебирая вечерние платья, ворчала, мол, стоило вместо ресторана построить театр или музей.
В тот ресторан они так и не сходили. Как и в любой другой, в общем-то. Варя скользнула отстранённым взглядом по уютной тихой кофейне и неопределённо мотнула головой: она уже и забыла, когда последний раз обедала вне дома в каком-нибудь красивом специальном заведении в компании приятных людей. Кажется, это было года три назад, а может, и четыре: они втроём, всей семьёй, на неделю в Санкт-Петербурге на зимних каникулах. Сыро, мокро, пасмурно и скользко. И тёплые кофейни на каждом углу просто-напросто спасали. Варю – от мерзкого холода под кожей. Маму – от мигрени. Папу – от плохого настроения.
Варя усмехнулась: удивительно, как много может сделать одна чашка кофе!
Пальцы подтянули к себе белую керамическую кружечку с эмблемой кофейни. Варя поняла, как сильно скучала по запаху жареных зёрен, тёплому пару, сладкому привкусу десертов на языке, по возможности наблюдать неторопливую жизнь в кофейне и торопливый её поток – за окном.
Илья в это время что-то рассказывал про ресторан, Градова и родителей, но Варя была так поглощена совершенно неуместными размышлениями, что пропустила всю суть. В реальность Варя вернулась лишь после фразы Муромцева, брошенной
