Холод и яд - Виктория Грач

жаркое предчувствие боя. Но он, впрочем, уже не пугал. Илья показал, кто сильнее, кто главнее, козырнул тем, чем, в общем-то, можно было и не козырять. Но внутри вместе с тревожным жаром расстелилась прохлада самоудовлетворённости. Когда Родионов подошёл почти вплотную, глядя болотными глазами свысока, Илья дерзнул усмехнуться.

Снова он вышел победителем.

Родионов смотрел на него долго, внимательно, склоняя голову то влево, то вправо, как умный сокол. А потом хохотнул в сторону, утерев нос:

– А я ещё думал, что с тобой по-человечески можно. – Развернулся и практически выплюнул в лицо. – Да пошёл ты.

***

Илья замолчал, небрежно поигрываясь маленькой ложечкой. Варя мрачно воткнула вилку в салат. Какие-то тускло-зелёные листья лишь приминались, но не протыкались. «Отвратно», – выдохнула в сторону и замерла. Фил сидел, как неживой. Только пальцы его автоматически прокручивали квадратную железную зажигалку, и на всю кофейню равномерным боем маятника разносилось: «так.так.так.так».

Зато наконец-то можно было прочесть чёрную, кривую, словно бы выцарапанную чьей-то рукой, гравировку «to be who you really are». «Знать бы ещё, кто мы, – беззвучно хмыкнула Варя, переводя взгляд на Илью. – Он вроде противный, а вроде и… Ничего такого. Веснушки прикольные».

– Это всё? – голос Фила был ничуть не более живым, чем его владелец: хриплый и убитый.

Илья кивнул:

– Честно. Я Родионова не трогал.

– Неужели и родакам ни слова? А рожу свою объяснил как? Тридцать раз подряд в фонарный столб врезался? Сослепу, – Фил криво и абсолютно невесело усмехнулся; его лицо исказил оскал.

Илья негодующе заиграл желваками и болезненно скривился, но промолчал. Как будто ему на мозоль наступили. Издёвка Фила была абсолютно справедливой. В процессе рассказа Илья если не завирался, то захлёбывался собственным пафосом – точно. Он не диалог им пересказывал – он воспевал своё влияние, свой авторитет в узких кругах, свою силу, строящуюся на знакомых. «Наверное, его тоже родители давят, – Варя наколола на вилку ярко-алую дольку помидора черри. – Как Фила. Как хорошо, что у меня не так».

Варя доедала салат, парни молча старались выжечь друг друга взглядами.

Было неприятно. Варя ощутила вдруг себя до глупости упрямой и самонадеянной. Ну в самом деле, как можно было рассчитывать, что подросток, в сущности, мало отличающийся от них с Филом (а кое в чём и уступающий им), из идейных соображений вдруг решит подставить Артёма так плотно и бесповоротно. Версия, получившая какое-никакое подтверждение вероятной связи Ильи и полиции в виде некоего Эрика Градова, вдруг вот так рухнула. Обидно.

Варя поморщилась, отодвигая на край тарелки вялый салат. В душе закопошилось, завибрировало ожидание чуда: новой версии.

– А… – пальцы нервно покрутили вилку в руках; Варя в задумчивости настучала тонким бряцаньем мелодию, что целый день крутилась в голове и на языке. – А…. Ну… Твои эти, – взмахнула рукой, не зная, как назвать членов команды Муромцева, и глупо повторила, глядя из-под ресниц: – Твои – не могли, не? Подкинуть там… Всякое…

С каждым словом фразы становились всё менее бойкими и уверенными. Последнее слово потонуло в выдохе, и Варе поторопилась заесть его кислым помидором. Илья неопределённо скрипнул зубами, сморщиваясь, как от укола, маленького, но болючего. Все свои желания и мысли Варя сосредоточила на одном: чтобы Муромцев сказал правду.

Впрочем, несмотря на пренебрежительное отношение к банде, он не выглядел как тот, кто с радостью кинется рассказывать все её самые страшные секреты и большие глупости. А наркотики – холодная судорога свела тело, когда Варя мысленно произнесла это слово по слогам – явно были чем-то большим, чем страшный секрет или большая глупость. Это преступление. Это яд, которым травятся по собственной воле медленно и тихо. Который сейчас отравил жизнь ей и её друзьям.

Варя раздражённо стрельнула взглядом в Муромцева, и он наконец смог выдавить какое-то неуверенное подобие отрицания. А потом в обтекаемой форме заверил Варю, что у слишком богатых и слишком скучающих членов банды не хватило бы смекалки так всё обставить.

– Их такие многоходовки не интересуют, – с видом знатока констатировал Илья. – У них всё проще: пришёл, увидел… Ну и дальше.

«Успокоил, блин!» – губы искривились, вилка бряцнула о тарелку. И с этим звонким дребезгом разбились все надежды на новую версию.

В сознании мушкой кружила фамилия «Эрик Градов», и Варя, решив, что терять, в принципе, больше нечего, спросила и о нём. В конце концов, Илья ведь почему-то упомянул его. Притом не только при Артёме, но и при них, выдержав театральную паузу на фамилии. И эта фамилия перекатывалась в сознании неотёсанным камушком, отцовским голосом весь диалог, только никак не могла найти своё место в воспоминаниях.

Илья беспечно пожал плечами:

– Не удивлён, что ты слышала о Градове. Вообще-то, он крутой мужик. То, что было тридцать лет назад, конечно, может, сейчас и неактуально, но, по-моему, круто. Сейчас меценат. Помогает детям талантливым пробиваться, – Илья многозначительно одёрнул пиджак, а Фил хрюкнул над самым ухом, пришлось пнуть его в лодыжку и скрыть улыбку за деликатным покашливанием. Илья закатил глаза: – По своей инициативе ресторан в том году отреставрировал. Лучший в городе!

– Единственный нормальный, ты хотел сказать, – невесело поправила его Варя.

Сразу вспомнила вечер, когда отец нехотя отправился принимать тот самый ресторан, расположенный недалеко от набережной в каком-то исторически значимом здании, закрытом уже почти пятнадцать лет, а мама, перебирая вечерние платья, ворчала, мол, стоило вместо ресторана построить театр или музей.

В тот ресторан они так и не сходили. Как и в любой другой, в общем-то. Варя скользнула отстранённым взглядом по уютной тихой кофейне и неопределённо мотнула головой: она уже и забыла, когда последний раз обедала вне дома в каком-нибудь красивом специальном заведении в компании приятных людей. Кажется, это было года три назад, а может, и четыре: они втроём, всей семьёй, на неделю в Санкт-Петербурге на зимних каникулах. Сыро, мокро, пасмурно и скользко. И тёплые кофейни на каждом углу просто-напросто спасали. Варю – от мерзкого холода под кожей. Маму – от мигрени. Папу – от плохого настроения.

Варя усмехнулась: удивительно, как много может сделать одна чашка кофе!

Пальцы подтянули к себе белую керамическую кружечку с эмблемой кофейни. Варя поняла, как сильно скучала по запаху жареных зёрен, тёплому пару, сладкому привкусу десертов на языке, по возможности наблюдать неторопливую жизнь в кофейне и торопливый её поток – за окном.

Илья в это время что-то рассказывал про ресторан, Градова и родителей, но Варя была так поглощена совершенно неуместными размышлениями, что пропустила всю суть. В реальность Варя вернулась лишь после фразы Муромцева, брошенной