Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

и адвокаты «турецкого происхождения» из состоятельных семей. Никто не поступает так, как поступает, из-за того, что у него «турецкое происхождение» или что он «бионемец», но в лучшем случае из-за того, что с ним поступают так, как если бы его происхождение имело социальное значение. Социальное значение происхождения — в глазах смотрящего, ему не соответствует никакая действительность, существующая независимо от наших предрассудков.

Это делает негативную дискриминацию особенно опасной: она основывается на ложных представлениях о чуждом, которые, кажется, подтверждаются его действиями. Эта видимость возникает из-за того, что эти ложные представления становятся социально действенными и ведут к ответным реакциям, которые в итоге долгой истории обоюдных искажений (не говоря уже о связанном с ними насилии) становятся непонятными.

Противоядие против политики идентичности — это политика различия[157], которая признает, что все друг другу другие. Всякий где-то и кому-то чужой. Нет никакой абсолютной родины, какой-либо идентичности, превосходящей все остальные, из которой можно было бы вывести абсолютное различие.

Инаковость — это симметричное отношение: если лицо B иное лицу A, то и лицо A иное лицу B. Мы разделяем чуждость с теми, кто кажется нам чуждым.

Но мы не должны останавливаться на политике различия. Хотя она берет на себя роль нашего защитника от опасной однобокости политики идентичности, она еще не подрывает рамок идентичностей. Она есть лишь необходимое приглашение к диалогу, сопровождающееся принципом толерантности и снисходительности. Но толерантности и снисходительности в конечном счете недостаточно, так как они все еще служат лишь сохранению идентичностей, хотя последние в действительности существуют лишь как ложные представления в головах людей, так же как ведьмы, колдуны и демоны. Никто, когда-либо горевший на костре, в действительности не был ведьмой, колдуном или одержим демоном. Вся эта история с ведьмами была огромной выдумкой, покоившейся на незнании фактов.

В наше время идет порой ожесточенная социально-политическая борьба за идентичности. К этим идентичностям, в частности, относятся происхождение, раса, сексуальная ориентация, а равно и религиозная принадлежность. У нас в Германии свою роль также играют и политические мнения, а равно и чувство происхождения, разделенное на Север и Юг, Восток и Запад и отличающее ганзейцев от баварцев или рейнцев от тюрингцев. Конечно, если посмотреть пристальнее, внутри самих этих категорий найдутся конфликтующие подразделения: дюссельдорфцы в противовес кёльнцам, мясоеды в противовес веганам, хипстеры в противовес яппи, болельщики Баварии в противовес болельщикам Дортмунда и т. д. Сложно отрицать то, что многое из кажущегося нам важным и придающего нашей индивидуальной жизни смысл и опору, связано с чувством идентичности. Культуры отдельных федеральных земель или даже отдельных регионов (Бадена в противовес Вюртембергу, Северного Рейна в противовес Вестфалии) и даже различия между частями города (Фридрихсхайн в противовес Груневальду) отчасти настолько глубинны, что у всех нас иногда появляется потребность отступить к этим ощущаемым идентичностям и при возможности претендовать на их превосходство перед соседними альтернативами.

Но эта неоспоримая психосоциальная действительность этически, мягко говоря, сомнительна. Точнее говоря, в ней полно социальных заблуждений и самообмана, которые мы настоятельно должны рассмотреть и преодолеть. Конечно, существует человеческая потребность в принадлежности. Но нельзя последовательно определять себя как веганку из Шёнеберга, неявно или явно не осуждая форму жизни мясоеда из Вильмерсдорфа. Та, кто является веганкой только потому, что ей нравится эта форма жизни, не принимает реальную проблему потребления мяса всерьез.

Чтобы преодолеть вводящее в заблуждение мышление идентичности, мы должны начать с главного вопроса идентичности: что, собственно, такое идентичность? Этот вопрос ведет в философские бездны, так как он разными способами определяет всю историю философии уже более чем две с половиной тысячи лет.

В целом, идентичность — это отношение, которое связывает что-то или кого-то только с самим собой. Невозможно быть идентичным с кем-то другим. Я — это я, вы — это вы, и точка. Но, конечно, в вопросах политики идентичности вопрос не только в том, является ли некто самим или самой собой, ведь на это ответить (во всяком случае, на первый взгляд) просто. Политика идентичности в большей мере касается кажущихся крайне насущными, морально релевантных вопросов: должны ли мы вводить квоты для восточных немцев, чтобы больше предприятий возглавляли менеджеры из Восточной Германии? Должны ли мы обращаться с беженцами-нехристианами иначе, чем с беженцами-христианами? Должны ли мы открывать общественные туалеты для всех гендеров, или существующая практика разделять туалеты для женщин и для мужчин достаточна, чтобы учесть весь спектр сексуального самоопределения? Можем ли мы подавать в детских садах и школах свинину, тогда как многие дети имеют еврейское или мусульманское происхождение?

Чтобы внести ясность в эту путаницу, для начала можно различить четыре формы идентичности.

1. Онтологическая идентичность

Что, собственно, значит, что каждый из нас является кем-то? Как так выходит, что я — это я, а не кто-то другой? Мог бы я быть кем-то другим, если бы моя жизнь пошла иначе? Если бы я, скажем, принял предложение о работе в другом городе, а не отклонил?

2. Метафизическая идентичность

Какому реально существующему предмету в действительности, я, собственно, идентичен как человек? Я утонченное, говорящее животное? Бессмертная душа, очутившаяся в человеческом теле? Паттерн активности нейронов? Мозг, располагающийся в теле как пункт управления? Сон? Идея в Божьем уме? Или нечто совсем другое?

От этой проблемы нельзя отмахнуться, посчитав ее «делом определения», то есть вещью более или менее произвольной. Ведь мы все-таки идентичны чему-то в действительности. Если мы — бессмертные души, чья добродетельность проверяется Богом в этой жизни, это было бы вообще самой важной информацией! Если мы, напротив, являемся лишь краткой вспышкой нейронных процессов, то это равно имело бы решающие последствия для счастливой жизни, так как тогда мы могли бы быть уверены, что мы живем, так сказать, лишь один раунд — только один этот раз. Фактически, эти метафизические вопросы не разрешены, что, ни в коем случае, не делает их неважными, так как от них зависит смысл жизни.

3. Персональная идентичность[158]

Я один и тот же на протяжении моей жизни? Я — тот же, что и тридцать лет назад? При смерти я буду тем же, или умирать тогда будет кто-то другой, кем стану я и кто будет жить в моей шкуре? Или, может быть, я умираю каждый миг, так что моя идентичность есть лишь мгновенная вспышка?

4. Социальная идентичность

Что значит для меня, что я являюсь отцом, автором этих строк, преподавателем вуза, немцем, рейнцем, любителем вина, соседом, мужем, философом, директором исследовательского института и т. д.? Все эти роли связаны с правами и обязанностями, которые отчасти устанавливаются проводившимися