Соперница королевы - Элизабет Фримантл

доходит: ну конечно, они только что с казни доктора Лопеса. Вот почему брат столь возбужден. Ее наполняет гнев. Она резко встает, хватает Эссекса за руку:

– Ты зашел слишком далеко с делом Лопеса. Надо было послушать меня. Мне страшно…

– Ты не знаешь правды, – перебивает тот. – Лопес собирался отравить королеву. Он совершил измену. Я спас ее величество от смерти.

– Или просто убедил себя.

– Я своими ушами слышал его признание, так что не смотри на меня свысока. Я уже не ребенок, сестра. Видишь, моя звезда в зените, а Сесил плетется в хвосте. – Эссекс приподнимает ее лицо за подбородок: – Как ты не понимаешь, я делаю это ради нас!

– Знаю, – говорит Пенелопа, – знаю.

– Ты не представляешь, каково мне приходится. Сесил, Рэли и их приспешники жаждут моего поражения, – в бешенстве цедит он сквозь стиснутые зубы. – Может, тебе незаметно, но между нами идет война. А на войне гибнут люди.

Брат видит жизнь в черно-белом цвете: все или ничего, убей или будешь убитым, и никаких полутонов.

– Тебе следует действовать более осмотрительно… и не вздумай праздновать гибель несчастного. Прояви уважение. – Бедная вдова доктора Лопеса. Надо будет анонимно посылать ей содержание, чтобы хоть как-то загладить вину.

– Ты права, я буду более осмотрителен. Стану хорошим мальчиком. – Эссекс целует Пенелопу в щеку, смотрит щенячьими глазами: – Не сердись на меня, сестрица. Когда ты сердишься, мне кажется, будто я утратил твою любовь.

Гнев утихает, обращается внутрь, сменяясь стыдом. Пенелопа чувствует себя так, словно своими руками надела петлю на шею доктору Лопесу. Нельзя отрицать – ее стремление обеспечить будущее рода Деверо столь же велико, как у брата. Если бы не это неотступное желание, она могла бы, по примеру Доротеи, выйти замуж за человека ниже себя по происхождению, вести спокойную размеренную жизнь вдали от придворных интриг. Правда, даже Доротее не удается скрыться от постороннего внимания: недавно она стала вдовой, и Эссекс пытается подобрать ей подходящего мужа. Если ты рожден в такой семье, как Деверо, избавление возможно лишь на время, даже для милой беззаботной Доротеи, ничего не смыслящей в политике.

Кроме того, Пенелопа, как и Эссекс, не может держаться вдали от двора. Если знатные, но обедневшие семьи не продвигаются наверх, они гибнут. Поэтому ее брат вынужден, словно кот, увиваться вокруг королевы, подпрыгивать за безделушками, которыми она помахивает у него перед носом, искать покровительства, дабы сохранить имя Деверо от забвения. И Пенелопа должна ему помочь.

– Ты не утратил мою любовь, Робин.

Когда же она превратилась из простодушной девушки в себя нынешнюю? Когда икринка стала устрицей? Все началось с Рича, точнее, с заключения сделки и последовавшего за этим упоительного ощущения власти. С Рича все началось, а укрепилось в тот момент, когда Пенелопа поняла – даже если честно исполняешь свой долг, обстоятельства не всегда на твоей стороне. Ее изменила смерть Сидни; она уже не чувствует горечи, но в душе до сих пор таится ярость, в которой кроется могучая сила. Возможно, в один прекрасный день она вырвется наружу.

Лето 1595,

Лондон

За громким треском и звоном стекла следует глухой удар: в бок кареты стукнулось что-то тяжелое. Первая мысль Сесила – обшивку недавно покрасили, и задорого, однако, услышав испуганный возглас кучера: «Если останемся здесь, нам крышка! К реке! К реке!» – Он понимает: это не случайность.

– Стой! Разворачивай лошадей!

Карету заносит на повороте. Снова слышатся звуки ударов. Экипаж трясет. Сесила бросает в холодный пот.

– Убери свои грязные руки! – кричит кучер. Набравшись храбрости, Сесил чуть-чуть отодвигает занавеску. Какой-то оборванец прижимается лицом к стеклу, хватается за дверцу кареты. Из щербатого рта доносится вой – кнут проходится по спине. Сесил вздрагивает. Бродяга смотрит на него с неподдельной ненавистью. «Мы пухнем с голоду, а ты разъезжаешь в роскошной карете», – рычит он и плюет в стекло.

Сесил отшатывается, сам не свой от ужаса. Издалека доносятся лозунги: «Честный труд за честную плату!», «Собирайся, рабочий люд!», «Англия для англичан!». По стеклу сползает струйка слюны. Оборванец дергает дверцу. Рядом слышится шорох; бунтовщик здесь не один. У Сесила трясутся руки. Он представляет, как его вытаскивают наружу и забивают до смерти. Ему видится, будто со стороны, – он лежит на земле, а разъяренная чернь пинает скрюченное тело.

Раздается пистолетный выстрел. У Сесила закладывает уши. Бунтовщик обращается в бегство. Карета быстро движется по направлению к реке. Сесил вжимается в обивку, так что от напряжения сводит шею. Несколько мгновений – и они на причале. Дверь открывается. Один из его людей поясняет, что выстрелил в воздух. «Никто не пострадал, сэр». Кого волнует судьба этих грязных ублюдков? «Было уже недалеко. Я боялся, мы не…»

– Ясно, – перебивает Сесил, наконец приходя в себя.

– Скверное дело, сэр, – произносит лодочник, помогая ему взойти на борт. – Погромы по всему городу. Говорят, разорили оружейную лавку и сломали позорные столбы в Чипсайде. Молодые подмастерья, ума еще не набрались. Думают, что могут изменить мир. Они направляются на Тауэрский холм[25].

– Отвези меня туда. – Теперь, в относительной безопасности, Сесил смелеет, словно чудесное спасение придало ему храбрости – незнакомое чувство, однако он сейчас в его власти и даже слегка им опьянен.

– Не думаю, что это хорошая мысль, сэр.

– Я не боюсь. – Именно так сказал бы Эссекс, подбивая кого-нибудь на очередное безумство. – К Тауэру. Это приказ.

– Сейчас отлив. Придется проходить пороги у моста.

– Пусть! – Сесил чувствует одобрительные взгляды гребцов. Его переполняет гордость.

Когда гребцы входят в ритм, Сесил по-прежнему полон непривычной для него смелости. Стоило предвидеть, что начнутся бунты: из-за неурожая цены на продовольствие взлетели до небес, а в город хлынули толпы сельских жителей. Однако Лондон и без того до отказа наполнен иностранцами, сбежавшими от войны в Нижних землях, им тоже нужна работа. Позавчера у театра «Русалка» шайка подростков напала на голландца. Его повалили на землю и пинали ногами; один из подонков расстегнул штаны и помочился на бедолагу. Сесил послал пару своих людей разобраться, однако подобные случаи происходят повсюду.

С безопасного места на барже он видит около пятидесяти человек, с криками бегущих по северному берегу реки. Лодка скользит мимо каркаса строящегося театра «Лебедь»; хрупкое сооружение тянется к небу, возвышаясь над всеми окружающими зданиями, кроме церкви. Нынче подобные заведения появляются как грибы. Сесил попытался остановить строительство, но быстро отказался от этой затеи, опасаясь разгневать королеву, – та обожает театр.

Бурный рост такого рода увеселений и их поразительное влияние на простолюдинов