Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов

Говорите спокойно свое мнение. Сила Айгунского договора в решении коренного нашего общего с Китаем вопроса, но тут, в Тяньцзине, мне с горы видней. Поэтому, кроме муравьевских статей, много еще упомянуто в моем договоре. Более чем в четыре раза статей в Тяньцзиньском договоре. Я знаю многое, что Муравьеву неизвестно, поэтому у меня больше пунктов. Муравьев совсем не упоминает о распространении религии. Англичане поначалу тоже не собирались упоминать об этом. Но теперь уж и они вставили такой пункт в свой проект трактата, который еще не заключили, как и французы. Они не заключили, а я уже заключил. Уж теперь мое имя загремит в парламенте. Элгин искусный дипломат, красноречивый оратор, может попытаться пленить вас, но вы не поддавайтесь, не обнаруживайте наших слабых мест. Со всей вашей находчивостью и остроумной изобретательностью парируйте Элгина немедленно, не давайте ему усомниться, что мы убеждены в своей правоте, в согласии и справедливости наших действий. А потом я уже сам постараюсь. О южных гаванях пока в обоих трактатах дело еще не решено так, как мы делали бы. Одинаково сказано, что те земли в совместном владении. По настоянию И Шаня в Айгунском упомянуто при этом «как было и прежде». А совместнее владение землями Приморья означает обещание нам в будущем пойти на уступки. Они ждут от нас поддержки делом. Вот тут-то…

Путятин с обидой посмотрел на Сибирцева.

Оглядывая свой испачканный костюм, Алексей мчался на вельботе по реке. А на берегах богатый город. Есть крашенные краской балконы и крыши, всюду многочисленные склады и причалы, множество народу на набережных.

Возвышался и стал приближаться императорский дворец с резными крышами и многочисленными украшениями, над которыми на высоком штоке полоскался по ветру Юнион Джек в своем «красном жакете».

Глава 16

САМЫЙ КРАСНОРЕЧИВЫЙ ОРАТОР

Алексей ободрен выражением чувства благожелательности на лице сэра Джеймса и крепким тяжелым рукопожатием.

Сели в императорские неудобные просиженные кресла.

Алексей видел в Лондоне портреты Элгина в британских газетах и журналах, когда его назначали послом в Китай. Величествен и красив образцовой красотой чиновника, прошедшего через посвящение в рыцари и губернаторство. Теперь пред Сибирцевым живой Элгин без тени важности, попроще, чем на портрете. Чувства его не закрахмалены, в чем нет сомнения.

Чем дальше в глубь стран Азии и Африки, тем радушнее европейцы друг с другом. Однажды в Капской колонии выздоравливавший Алексей забрел, гуляя, куда-то далеко от города. Каждый европеец, проезжая, останавливал лошадей и спрашивал, не надо ли подвезти, не случилось ли что-нибудь.

— Кажется, меняется погода? — сказал Элгин.

— Кажется, идет тайфун.

— Погода все время была хороша.

— О да!

Ни один его портрет не согласен с этим меняющимся лицом в солдатском загаре. Элгин собой владеет, конечно, в совершенстве, но минуту спустя, как познакомились, стало заметно, что он озабочен. Какая поразительная откровенность. Вообще вид у него такой, словно он исполнял дело, которое ему не по душе. Он сильный человек, а сила зря не существует, она требует жертв. Алексей ждал вопросов знаменитого дипломата парламентской эры, одного из драконов мысли и красноречия.

«Так вот это кто! — подумал сэр Джеймс. Дальше время пошло в молчании. — Энн нельзя отказать во вкусе».

Молчание сэра Джеймса было довольно благожелательным. Но он не хотел бы сдаваться.

За окном начиналась гроза. Послышались раскаты грома. Налетел ветер.

Сэр Джеймс встал.

— Don’t you mind, if I shut the window?[22] — спросил он, направляясь к окну.

Элгин повернул рычаг довольно громоздкой задвижки, которая могла бы подойти и для дворцовых ворот. Он двигал эти медные рычаги с тщательностью и аккуратностью европейского машиниста. За окном рванул сильный ветер.

— Сигару, пожалуйста.

Сибирцев поблагодарил, давая понять, что не курит.

Элгин возвратился на место, сел и смотрел на Сибирцева, словно это доставляло ему удовольствие.

Поговорили о погоде в Лондоне, в Петербурге и в Китае. Помянули климат в Гонконге.

— Вы знакомы с Энн Боуринг?

— Да. — ответил Сибирцев.

С потаенным интересом и настороженностью наблюдал необыкновенного человека, готовясь скрывать свои чувства, теперь это было необходимо.

«Молодой человек, — подумал Элгин, глядя гостю в лицо. — Поношенная форменная одежда. Отсутствие предрассудков — признак аккуратности и самодисциплины. По закону естественного отбора через Сибирь к морям придут новые поколения». Доброе и хитрое лицо Путятина при всем умении графа казаться безукоризненным джентльменом принадлежало старой России.

«Честного и доверчивого молодого человека я должен обмануть? А с фальшивым Путятиным я искренен и доверчив и в свою очередь остаюсь обманут».

Молодой человек принял вопрос Элгина легко, будто видел в нем союзника, от которого нечего скрывать, словно искал в нем поддержку. Натура прямая. Такие не изменяют, они смелы, но их нечего опасаться. К нему пробуждается чувство как к сыну, которого ни о чем расспрашивать не надо, все и так ясно.

Элгин опасался, что теперь, когда сомнения его начнут рассеиваться одно за другим, он ожесточится, станет беспощаден, безжалостен и выместит все на Гуй Ляне и Хуа Шане, все, чего они заслуживают. А Путятин. Пусть он поймет, что в его советах китайцы не нуждаются.

Лорд опять предложил сигару, хотя Алексей уже дважды отказывался.

Элгин рад был бы, если бы самая жестокая его догадка оправдалась.

«Он похож на Энн Боуринг! О боже! Неужели они созданы друг для друга?»

Этого не могло быть. Ни в коем случае никогда не поддавался Джеймс неблагоприятным обстоятельствам, случая не представлялось, он и не позволял себе ничего подобного. Утаивая свою оскорбленность, он молчал, становясь еще любезней, но с проблесками тайного зла.

Судя по лицу Элгина, он впал в глубокую задумчивость. Время шло. Очень возможно, что лорд не терял времени зря, обдумывал что-то важное. Долг Алексея не прерывать, ни дуновением ветерка не потревожить Элгина, как бы долго ни вдумывался он в свое дело, не выходя из странного погружения. Какие-то мысли явились ему не по времени и, может быть, сулившие что-то неприятное и опасное собственно для нас. Впрочем, он достаточно порядочен, чтобы не думать о нас плохо в моем присутствии, не проявлять негостеприимство к приглашенному им русскому. Это было бы невежливо. Потом, когда расстанемся, — сколько угодно. Алексей уверен в высоком благородстве хозяина. Что его разобрало? Почему он молчит, ведь он знаменит своим красноречием…

Желая облегчить задачу лорду, который по какой-то причине, может быть, из чувства достоинства и сознания положения, которое ему надоело, не задавал вопросов. Алексей мог бы помянуть об открытиях в Сибири и о встречах в Даго со знакомыми,