Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весь вечер провел Сибирцев в кают-компании в кругу друзей и соотечественников. Немного стыдно было, что не во что ему переодеться. Спешил, все вещи оставил на судне, явился в чем был. Но свои простят. Беседа затянулась, и допоздна рассказывали друг другу новости.
Утром после завтрака с товарищами Алексей опять вышел на балкон, посмотрел на реку, увидел нашего красавца «Америку» и эскадры союзников, улицу с пристанями и множеством китайских джонок, протянувшуюся вдоль реки Хай Хэ богатыми жилыми домами.
А к послу уж опять пошли делегации мандаринов, прибывали гонцы и переводчики от послов Гуй Ляна и Хуа Шаня, с которыми заключен был договор. Подвозились целые телеги с угощениями. Купцы присылали в подарок фрукты, свежие кушанья и собственных поваров. Архимандриты и Остен-Сакен готовили ответные любезности.
Кафаров принимал во всех делах участие. Как узнал Сибирцев, он вторично прибыл из Пекина и много помог Путятину.
После полудня Евфимий Васильевич вызвал Сибирцева в свой кабинет, где он вчера принимал его за большим резным столом.
— Откуда английский посол знает, что вы здесь? — несколько вздрагивающим голосом, нервно спросил адмирал. Прежде, в плаваниях, голос такой означал, что Евфимий Васильевич вот-вот разгневается и завизжит. Как бывало на своем корабле.
Алексей ответил, что причины, по которой английский посол может знать его, не представляет. Может догадываться, что английские моряки, с которыми он встречался в Даго и вместе с которыми подымались вверх по Хай Хэ, где и наш, и их корабли неоднократно садились на мель. Что могли сообщить своему послу… Донести…
— Посол Англии знает, что договор на Амуре заключен? Вы говорили с кем-нибудь об этом?
— Суть моего поручения я не сообщал никому.
— А вот надо было сообщить. Прочитайте.
Путятин протянул листочек бумаги, на котором написано: «Му dear count Putiatin, send me Sibirceff. Yours sincerely Elgin»[21].
— С кем из англичан вы говорили?
— Я встретил своих знакомых по плаванию на «Винчестере» и на других судах, когда я был в плену.
— Я не желаю, чтобы меня поссорили с Николаем Николаевичем, — не дослушав объяснений Алексея и, кажется, не обращая на них внимания, воскликнул Путятин, — не хочу, чтобы меня втягивали в интригу. У них всегда корреспонденты с собой. Так где вы еще успели побывать в Даго?
— Знакомые офицеры приглашали нас с Пушкиным на свои корабли на рейде в Даго.
— Дошлые они люди! Все хотят знать! Но вы сказали, что вы с Амура?
— О том, что у нас были переговоры на Амуре, они сами знают.
— Вот, Элгин и хочет, чтобы не я, а вы что-то рассказали ему. Он всегда умеет выбрать наивного человека, внезапно озадачить его. И от своего не отступит. Ясно, что хочет узнать. Из первых рук, пока я сам не знаю, чем он интересуется, и не смогу вас предварить.
— Что значит, Евфимий Васильевич, «от своего не отступит»? Я всегда могу уклониться и найдусь, как это объяснить. Но я не имею никакого желания являться к лорду. Да мне и не в чем, смотрите, как я одет.
— Сейчас же отправляйтесь к Элгину. Он просит меня прислать вас. Отказать я не могу. Мы считаемся друзьями. Не исполнять его просьбы нельзя, и я взыщу с вас.
— Вы сами, Евфимий Васильевич, проболтались, наверное, а я ни при чем.
Путятин знал благоразумие Сибирцева и отпускал его со спокойной душой.
Всем известно, что Путятин и Элгин бывают друг у друга. Сэр Джеймс пришел в Тяньцзинь на «Америке». Путятин взял его с собой. Истолковывают это по-разному, как вчера услыхал Алексей, когда адмирал ушел к себе из кают-компании — так называлась по морской привычке обширная гостиная в доме Ханя. Адмирал ушел, а беседа продолжалась до полуночи с взаимными упреками и с издевками над самим собой, над поведением адмирала с нашими и с англичанами во время боев в Даго. Когда Путятин против воли офицеров и команды приказал кричать «ура», в то время как англичане после боя провозили на баркасах современные медные орудия, захваченные на китайских фортах. Нашим пришлось прокричать дважды, прежде чем спесивые джеки-победители ответили как бы нехотя. «Чуть пупы не надорвали, кричавши», — сказал один из офицеров. «Что значит „пупы не надорвали“?» — возмутился другой офицер.
Вчера за столом в доме Ханя дело начинало попахивать дуэлью.
— Помилуйте, Евфимий Васильевич, да мне и одеться не во что. Как я пойду? Я в грязи! У меня все вещи на корвете. А что было с собой на джонке, я там и оставил.
Путятин сел и написал короткую записку.
— Поезжайте как есть, в дорожной одежде. Ваш вид и молодость все извиняют. В чем вы есть! Они сами уважают экспедиционную экипировку своих офицеров и лишь с большим уважением отнесутся к вам. Я надеюсь на вас. С богом! Отвечайте на все вопросы Элгина и говорите все. И при этом держите язык за зубами! Да пусть видят, что у нас дело кипит, а то они верят только в себя. На моем вельботе в императорский дворец на ту сторону реки. Он расположен напротив стрелки при слиянии Хай Хэ с Великим Каналом. Посмотрите, как Великий Канал соединяется с рекой и какое там множество джонок, они стоят сплошь, так что через канал и даже через реку можно перейти по их палубам как по понтонным мостам. Посмотрите императорский дворец, знаменитый Ван Хай Лоу… Элгин сам выбрал себе резиденцию.
Путятин приказал готовить вельбот для Сибирцева.
— А пока выслушайте внимательно, посидите еще минутку. Ваша встреча с лордом… Вы не должны поставить меня в неудобное положение перед Элгином. Мы друзья, но надо помнить, что они ищут любой повод, чтобы прощупать наши слабые места. Может быть, расколоть наше единство с Муравьевым.
— Ведь вы, Евфимий Васильевич, и на самом деле с ним во многом расходитесь.
— Вот за этим вас и посылаю, чтобы сделать вид, что этого нет, и на самом деле мы исполняем одно и то же дело в полном согласии и в поддержке друг другу. Объясните им все. Я вам скажу. Запомните, что вы должны говорить с Элгином и о чем вы не должны говорить… Трактат, заключенный в Тяньцзине, во многом дополняет и расширяет муравьев-ский, так как заключен там, где задевают нас мировые события, происходящие в Китае.
