История села Мотовилово. Тетрадь 17 (1932-1934 гг.) - Иван Васильевич Шмелев

— Бабы! Вам за прошлую-то неделю жнитва, чего в премию-то дали? — спросила Дунька Захарова баб, измеряя свою тень лаптями, страстно желая, чтоб в удлинённой к вечеру тени было не меньше семи лаптей, чтоб заканчивая работу, идти домой.

— Мне чугун за рупь двадцать, а то картошку не в чем было варить, старый-то прохудился, свищ образовался, палец пролезет, — отозвалась колхозница Марья.

— А меня ведром конным премировали, а то не в чем было вынести корове попить, — высказалась её подруга Анна.

— А тебе Дуньк, чего?

— А меня сфотографировали и мою образину в районной газете поместили! И на доске почёта мою образину выставили! — с недовольством ответила Дунька.

— Эт тебя значит, через газетку продёрнули? — осведомилась Марья.

— Да, мне всех хуже досталось! Я на чугун завидую, у нас тоже прохудился, — отозвалась Дунька.

— А что, разве плохо твоё лицо в газетке-то красоваться будет? Всяк им полюбуется! — с явной подковыркой заметила Анна.

— Да-а-а! С три дня, может быть, и полюбуется моей физиономией, а потом отнесут газетку-то в Нужник и кто-нибудь моим-то лицом заднее место потрёт!

— Дура ты, Дунька. А вот Кольке Кочеврягину какое доверие дано, следить за людьми и сообщать в надыбы! Ему за это премию ботинки дали, да наказали: «Носи, только не стаптывай!» — заметила Анна.

— Эт что больно много ему ввалили?!

— А видно для хорошего человека г — а не жалко, — объяснила Дунька.

— Колька-то, Дуньк, про тебя песню сложил:

«На доске почёта хвалят Дуньку,

Как отличницу.

А за что её так хвалят?

За её чернильницу!»

Наряду с полной ломкой бытового уклада жизни ломались и отношения между людьми. Принцип в коллективном труде: «Не можешь — научим, не хочешь — силой заставим!» стал причиной зависти и недовольства, связанное с воспоминанием обид и мести. В поле, жалуясь председателю Федосееву, Дунька Захарова с обидой на Кузьму Оглоблина, говорила ему:

— Товарищ Федосеев, я в обиде на Кузьму! Он вместо того, чтобы по-человечески рассказать и научить, как косой лавировать, разгорячившись, на три буковки меня послал!

— А ты, и вовсе в пяти буквах хотела меня упрятать. Я и то молчу! — наивно улыбаясь, отпарировал Кузьма.

Наряду с завистью и недовольством некоторыми приспешниками правления колхозом, появился бюрократизм, и стало процветать хищничество и воровство колхозного добра, в частности хлеба. В канцелярии колхозного правления развелось столько счётных работников, что войдя в контору, видишь только одни столы и за каждым сидит счетовод, т. е. хоть небольшой, а всё же чиновник. И каждый, занимая место своё, старался выказывать из себя интеллигента, а ни какого-то там рядового колхозника. И разговор-то свой они старались вести на культурном языке. Желая блеснуть своей начитанностью и познанием литературного лексикона, счетовод Ромка спросил у старшего конюха, который обратился к нему по поводу лошадиного вопроса зарегистрировать новорождённого жеребёнка.

— Ты всецело ко мне? — невпопад козыряя фразой, спросил Ромка конюха.

— Да, да, запиши-ка: «Оглобля» ожеребилась, жеребёночка-то мы по общему согласию «Прыгунком» назвали.

Довелось Василию Ефимовичу побывать в колхозной конторе, куда его вызвали по поводу посылки его на курсы садоводов в Арзамас. Завидя множество столов в помещении правления он, ужаснувшись, проговорил:

— Эх, сколько вас тут понатыкано! Куды ни взглянь, везде столы, а за каждым столом — чиновник сидит, а обратиться не к кому, все делом заняты! Раньше был один барин, а теперь трутней поразвели. Нахлебники на шее честного народа! Одним словом! — вынужденно вырвалось у него прелестное определение сидящим за столами.

Это-то неприязненное отношение к колхозным чиновникам, впоследствии горько отразилось на нём. Современных чинуш не любил не только Василий Ефимович, но и комсомолец Гриша Лобанов, случайно от кого-то услыхал он о том, как в сельский совет пришли сельские мужики со своим ходатайством и, обратившись к Балакину, как к секретарю, назвав его «Господином», Гриша всячески критиковал и высмеивал Балакина и заочно, и в глаза:

— Такой земский начальник нашёлся, современный дворянин! С худшим качеством. Сам ни аза в глаза не понимает, а из себя барина корчит! — с издёвкой обрушился Гришаня. — Сначала-то избачом в селе заделался, а теперь до совета допятился; в орган власти затесался, себя губернатором возомнил! Оскотинился. За счёт чужого труда барствовать надумал! «Горда свинья тем, что чесалась о барское крыльцо!» — козыряя некрасовскими словами, Гриша заочно клеймил Балакина. — Сидит чиновник плохонький, а сколько в нём г…на. «Не ведает царь, что делает псарь!» — издевательски потешался Гриша над Вячеславом Аркадьевичем.

Мало того, он вдобавок написал анонимное письмо, которое подбросил в сени квартиры Балакина. В письме говорилось: «Господин Балакин! Тупоумный гений, или уезжай из нашего села, или мы тебе голову сломим!» — подпись «С.К.Я». Обнаружив в сенях эпиграммное письмо, Балакин долго ломал голову над расшифрованием этих трёх букв, которые показались ему инициалами кого-то из жителей села, — инициатора готовившегося покушения на Вячеслава Аркадьевича, одержимый манией величия. Растревоженный Балакин тут же, средактировал и написал от себя письмо с доносом о яко бы готовящемся заговоре в Арзамасскую милицию, на конверте письма написал: «В-срочно!» Милиционеру Никитину было поручено разобраться по этому анонимному делу, но они совместно с Балакиным, перебрав все лицевые счета жителей села, так и не нашли таких инициал, которые сходны были бы с загадочными буквами «СКЯ», указанные в письме вместо подписи. А Гриша Лобанов, узнав о напрасном беспокойстве и хлопотне, злорадствовал и скрытно насмехаясь, продолжал подтрунивать над Балакиным. Под анонимным своим письмом он тогда вместо росписи поставил кратко «СКЯ». Что означало «сельская комсомольская ячейка»!

Тракторист Васька. Васяга сластник!

Во время уборки урожая этот день стоял жаркий и томный. По всему полю надсадно и наступательно стрекотали жнейки и трактора. Тракторист Васька Демьянов, на своём «Фордзоне», переезжая из поля к селу, где он прицепной к трактору косилкой докосил подсолнечник, предназначенный на силос, измучавшись на жаре, с блаженным довольством пользуясь тенью, вяло передвигающегося по небу небольшого облачка, не торопясь, ехал к колхозному скотному двору. Ваське со своим «Фордзоном»