История села Мотовилово. Тетрадь 17 (1932-1934 гг.) - Иван Васильевич Шмелев

до нового урожая хлеб и якобы брал за это проценты. Да и теперь, будучи колхозником, следуя своим убеждениям, часто ничем не маскируясь и не таясь, не сдерживая свой язык, он, по замеченным недостаткам в колхозе, часто высказывал свои критические мысли среди людей, которые не в нос были некоторым колхозным правленцам. Василий также неодобрительно высказывался о многопольном севообороте и о тракторной вспашке. Он возмущался:

— А зачем эти поперечины. Глубокие борозды в поле понаделывали, землю испоуродовали?!

— Как зачем? Чтобы урожай поднять! — отвечали ему.

— Вот именно, чтоб урожай от земли в поднебесье поднять! Чтобы его на земле не видно было. Урожай-то навозом поднимать надо, а не трактором. От него вместо навоза-то одни масленые пятна на земле видны, а на них хлеб-то вряд ли расти будет!

Такие высказывания современным агрономам не нравились, и они послужили причиной обличения Василия во время чистки. Его высказывания были и ещё:

— Раньше в поле мужики дневали и ночевали, а теперь не из-за чего: всё стало не наше! День ото дня всё хуже и хуже! У крестьянина всё из рук выбили! В поле рожь цветёт, а у мужика-труженика сердце не радуется! Раньше, если по дороге лошадь проедет и оставит за собой навоз, то целая стая воробьёв и галок налетала на добычу, выбирали в нём зёрнышки овса, а теперь на лошадиный-то помёт и птицы-то не обращают внимания, он пустой, не хлебный. Кормят бедных лошадушек одной гнилой соломой, небось, с неё у коня-то силы немного будет. Да и птиц-то ныне мало стало: бывало, целыми тучами летали галки и воробьи, а нынче и этой погани не видно. А голуби и вовсе перевелись, видать их всех Митька перестрелял! Да и на небе звёзд что-то мало стало: где-нигде звёздочка, не как бывало всё небо было звёздами усыпано!

Жалея птиц небесных, Василий Ефимович мыслил про себя: «И как вольным пичужкам не идти на убыль, в поле бывало, мы, мужики, землю навозом усыпали, а теперь минеральные удобрения вносят, а оно для птиц прямая пагуба. И червяки-то в земле все химией пропитаны, так что, например, скворец угостит своих птенцов таким червячками, те и ножки вздёрнут! Так же и многопольный севооборот: раньше при трёхполке весной прилетевший сюда, на свою родину жаворонок знал, где ему гнёздышко вить, а теперь пригревшемуся на полевой проталинке жаворонку перед постройкой своего гнезда, надлежит поразмыслить: «Если я себе гнёздышко совью вот тут вот, а случайно, не приедет вскорости сюда какой-нибудь Васька-тракторист со своими трактором и, вспахивая землю, не перевернёт ли моё тёплое гнёздышко вместе с моими птенчиками вверх тормашками! И тогда поотплакав о своих деточках, что мне остаётся делать, другое гнездо вить уже поздно, да и опять же не уверенно, где вить-то его, ведь не прежняя трёхполка, я при ней уверенно знал, где земля не подлежала вспашке в это лето, а теперь же многополка — совью гнездо вот там, а Васька может и туда приехать, и снова беда! Потому что мы, птицы, совсем запутались в этой многополке!»

Василий Ефимович в адрес сельских правителей с недовольством высказывался и в отношении религии, в частности, в вопросе закрытия церкви:

— Где жители села отводили душу, приобретали духовную пищу. Вот правители какие, способны только разрушать, а не созидать!

Василий Ефимович не знал и даже не предполагал, что против него готовится полный список обличительных «фактов», порочащих его как личность, послуживших причиной к его исключению из колхоза при чистке. А он с неведома продолжал пополнять эти «факты» без всякой маскировки, высказывая критические слова в адрес сельских руководителей. Дня за три до чистки Василий Ефимович за обедом высказался перед Любовью Михайловной:

— Как-нибудь выберу время, схожу в правление колхоза, проверю трудодни, поругаюсь, уж больно трудодни неправильно в книжку заносят. Писарей в канторе много, а толку мало, спросить, чтобы растолковали, не у кого!

Он шёл по уличной, густо покрытой жидким конским навозом, дороге, на дороге кормясь не переваренными в конском брюхе овсяными зёрнами, перелетая с места на место, сопровождали его две вороны, уступая ему дорогу. Придя в контору, Василий Ефимович, увидев столь большое количество столов и за каждым человек-служащий, прежде всего, неодобрительно и с недовольством высказался по отношению к чинам, сидящим за столом.

— Эх, сколько тут столов-то понатыкано! И сколько вас тут, чиновников-то, понабуркалось! Одни столы, да начальники! — с нескрываемой насмешкой добавил он.

И, прочитав на стенах все лозунги и плакаты, он просил счетовода, ведущего дело о трудоднях, проверить правильность в начисленных. Во время сверки Василий Ефимович обнаружил неправильность в записях не в его пользу, на что он, вспыхнув, разгорячился:

— Скажи на милость, я каждый божий день работаю, трудодни должны быть систематически вписаны, а у вас тут полная тарабурда в записях-то! И чем только вы тут занимаетесь, грамотеи-дармоеды! — неодобрительно разгорячившись, проворчал он на счетоводов. — Много пороков у частной собственности, а порядку при ней больше было! — с недовольством к колхозу в целом необдуманно сорвалось у него с языка.

На что сидящие за столами сурово насупив брови, осуждающе посмотрели в его сторону, затаив мщение при случае.

Собрание о чистке колхоза было назначено на вечер 22-го марта в помещении избы-читальни. Народ со всего села валом валит к избе-читальне, всем и каждому интересно же узнать, как это будут чистить провинившихся колхозников. Около избы-читальни табунился собравшийся народ. Мужики, дымно куря, толпились около крыльца, переминаясь с ноги на ногу, млели, нудились в неизвестности. Бабы овечьим табунком стояли поодаль, перешёптываясь, изредка посмеивались. Мужики иногда меж собой переговаривались, смеялись, с ехидством хихикали и задорно гоготали. Тут сутолока и разговорный гомон: возбуждённо говорили, громко толочат, всяк своё.

— Ну что, мужики, сегодня посмотрим, как некоторых обоср…х колхозников чистить будут! — послышался из толпы резвый голосок Саньки Джигита.

На что толпа ответила буйным и задорным хохотом, отчего стая воробьёв, сидевшая на заборе Лаптева огорода, с испугу шумно поднялась, и дружно перелетела на вяз, росший на самом берегу озера. У каждого стоявшего в мартовской вечерней прохладе у рта парной дых. Многие уже вошли в помещение избы-читальни и заняли места на скамейках, а многие, томясь в ожидании начальства, стояли тут, на улице. Из здания сельского совета подошли, наконец-то члены комиссии,