Год Водолея - Татьяна Чебатуркина

Когда начались танцы, Злата забрала на вахте ключ от своего родного кабинета литературы, поднялась по темной лестнице на третий этаж, закрыла дверь на ножку стула и стала смотреть в кромешной тьме через раздвинутую штору в окно.

Внизу, на первом этаже разрывалась музыка, а здесь в окружении шкафов и портретов великих классиков было уютно и одиноко. Ей хотелось, если бы это было возможно, стать невидимкой и увидеть Валерия сейчас в зале или слушать, как он болтает с парнями у боковой стены школы за толстенными тополями, где была известная курилка старшеклассников, обсуждавших все последние новости.

Эта влюбленность, закрытость Златы от всех и, в первую очередь, от самого Валерия, потом от его сестры Ольги, от родной матери, которая была очень наблюдательна, оставались лишь в записях дневника. И еще в полетах на крыльях счастья, пока Валерий не окончил школу, и была возможность хоть изредка встречаться на переменах, в столовой, просто на улице, вспыхивая от смущения, если нечаянно, случайно ее замечал.

А потом Валерий поступил в институт. И вот сейчас эта встреча на ступеньках крыльца ее дома с неожиданно взрослым, совсем чужим, превратившимся из стройного худощавого юноши в накаченного спортсмена, новым Валерием, который пришел совсем в неподходящий момент, когда Злата злилась.

Может быть, поэтому не успела смутиться и разглядела модную стрижку, когда жесткие, шапкой волосы подчеркнули высокий лоб, черные широкие брови, карие, с прищуром глаза, короткий, слегка с горбинкой нос, немного выступающую надменно нижнюю губу.

«А ему бы подошли франтоватые короткие усики, переходящие в аккуратную бородку, как у мушкетеров» – неожиданно мелькнула шальная мысль, когда, очнувшись, опустила глаза. – «Наверное, три дня не брился, весь колючий».

– Меня мать к вам за стульями прислала. Пригласили кучу родственников, моих одноклассников, гостей, как будто свадьбу отмечать собрались. Отец уперся: чтобы все было, как положено, – гулянка на всю ночь до отправления на вокзал на автобусе. А ты письма от женихов читаешь в холодке? Что пишут?

Злата протянула ему листок. Валерий прочитал первые строчки, глазами пробежал еще несколько раз, а потом до него, наконец-то, дошел страшный в своей безысходности холод безразличных букв, убивавший желание дышать, слышать и видеть их.

– Он что, с ума сошел, твой отец? А мать видела письмо? Златка, как же вы все это переживете? Да пусть хоть сто наследников на стороне появляются, а семья ведь одна! Не понимаю!

– А что тут понимать? Любовь у них кончилась. Вот и расстанутся. Мне маму жалко. Она так ему всегда верила! Они познакомились в поезде, когда она из Красноярска ехала после окончания медицинского училища в какую-то деревню в глухомани, куда ее распределили, а он из армии возвращался. Понравились друг другу, отец записал ее адрес, а через полгода приехал к моей маме, устроился лесником в лесхозе, и через месяц они поженились. Вот такой роман получился. Он всегда мечтал о сыне, а мать родила подряд меня и Машу. А когда сюда приехали, у нас родилась Катя. И теперь ему нужен срочно сын, который появился, наконец. Ты, Валера, на меня не обращай внимания. Завтра пойду на работу почтальоном устраиваться. Проживем и без отца! И никому пока ничего не говори, мать и так все село будет обсуждать!

Валерий схватил крепко ладонь Златы, потянул за собой:

– Нечего тут страдать в одиночестве! Пошли, я все равно от тебя не отстану, мне сегодня все можно – особый статус. И еще. Посмотришь, как меня сейчас батя под нолик стричь будет. Вот потеха всем, кроме меня, будет! Такие кадры ты точно не должна пропустить, Злата!

«Сегодня день, точно перевернулся вверх ногами, – мелькнула мысль, когда она послушно пошла за Валерием, – если бы не это проклятое письмо!»

Глава 4. ПРОВОДЫ В АРМИЮ

Столы накрыли на площадке перед гаражом. И еще засветло начали собираться гости. Калитку во двор к Злате не закрывали, принесли все тарелки, ложки, вилки, стаканы, все табуретки и стулья, а родственники все подходили. В холодильник отец Валерия умудрился уложить почти все бутылки из ящика водки. Но в погребе остужались еще две трехлитровые банки с самогонкой.

И Злата с ужасом представила, какой утром вид будет у Валерки и его друзей, у других ребят, которых соберут со всего района работники райвоенкомата и отправят на автобусе на станцию. Как почти всех будущих солдат будет выворачивать наизнанку смертельная смесь водки и самогонки. И вид, и настроение у всех будут далеко не радостные. И как побегут за тронувшимся автобусом девчонки и парни, у которых новые проводы еще впереди.

Когда начались первые тосты, Злата потихонечку, чтобы ее уход не заметила Ольга, отправилась к себе. С недоумением опять посмотрела на целое окно, не стала закрывать калитку, – вдруг снова соседям что-нибудь потребуется.

День угас незаметно в хлопотах и суматохе. Над селом повисла такая расслабляющая тишина и не спадающая июньская жара, когда все тело, словно обернули непромокаемой жесткой бумагой, и спасение придет только под горячим душем в узенькой деревянной кабинке с канистрой на крыше от какого-то списанного комбайна или в речке.

Было полнолуние. Серебро бесцветного неба с огромной нереальной луной в усеченном конусе прозрачных стенок, с редкими крапинами выгоревших звезд пролилось щедро на пыльную траву, асфальт, дорожки, и заросли деревьев и кустов стали только таинственнее, загадочнее, поглотив этот лунный дождь.

– Злата, можно к тебе? – Валерка появился в калитке так неожиданно, что Злата ойкнула. – Что, напугал?

Он сел рядом, гладковыбритый, в синей бейсболке на лысой голове. От него слабо пахло водкой.

– Уже успел напиться? – нужно было уйти в дом, лечь спать, чтобы в памяти остался образ того утреннего Валерия, расстроившегося вместе с ней после чтения этого короткого и жестокого письма.

– Ты знаешь, я выпил всего одну рюмку. У меня мать – очень умная женщина. Поставила возле меня пустую литровую кружку, чтобы добро не пропадало: «Выливай, сынок, если не захочешь пить, в кружку, а сам изображай, как будто ты свою рюмку уже выпил и торопишься скорее закусить. Будешь завтра нормальным, а гости пусть угощаются».

Злата рассмеялась:

– И кто эти проводы придумал?

– Понимаешь, идея в принципе хорошая. Когда я уехал учиться в институт, то мог в любое время приехать, хоть на день, на два домой, если бы вдруг стало невмоготу. А завтра, нет, уже сегодня, через шесть часов я уеду из родных мест на целых полтора года. И когда вернусь, может быть, уже буду смотреть на все вокруг совсем другими глазами повзрослевшего в удалении от родного села человека. Хочу сейчас попрощаться с селом, с рекой, с нашим лесом. И луна светит, как прожектор. Пойдешь со мной на это прощальное свидание? И восход встретим, как после выпускного, когда нужно успеть загадать желание при первом луче проснувшегося солнца. Пойдем, Злата! Ты меня всегда так хорошо понимаешь!

В дневник об этой ночи она не записала ни строчки. Почему он выбрал из всех именно ее? Потому, что она не мешала ему своей болтовней, боясь даже глубоко вздохнуть в присутствии человека, образ которого мысленно придумывала вот уже столько лет, которому приписывала несуществующие добродетели? И ему перед ней не нужно было рисоваться, строить мужественного супергероя, чтобы произвести только парадное впечатление.

И, вообще, он эгоистично прихватил эту неглупую девочку просто за компанию, чтобы не быть в этом мире призрачного очарования лунным сиянием одному. Она была как товарищ, друг, с которым легко и свободно можно было молчать почти целый час, а можно было вдруг рассказать, как делали налеты на клубничные грядки в огородах у одиноких пенсионеров, как зимой не сумел в узкую лунку вытащить вдруг растопырившую свои жабры хитрую щуку.

Эта прощальная ночь была не похожа на рассветное утро после выпускного, потому что тогда они были как павлины, распустившие друг перед другом фантастические хвосты своего тщеславия, непомерного любования собой, надуманной гордости от своих будущих, но пока не свершенных побед.

С полчаса посидели на теплых, просыпавшихся бетонной крошкой стоптанных ступеньках парадного входа школы. Валерий подтянулся несколько раз на турнике школьного стадиона, и, не сговариваясь, они свернули к реке.

– Злата, ты будешь купаться? – получив отрицательный ответ, быстро разделся и нырнул, появившись на середине заволновавшейся блестящей воды реки.

Не спеша залез по наклонному дереву до привязанного каната тарзанки, раскачался и ушел солдатиком на самом глубоком месте.

А потом пришли на брод, и Валерий, не говоря ни слова, вдруг подхватил обомлевшую, растерявшуюся Злату, и, сбросив свои шлепки, перенес ее на другой берег. Они вскарабкались на крутой берег вовремя, потому что на побледневшем востоке вдруг выскользнул, опередив своих собратьев, самый нетерпеливый тонкий луч, а потом и все целиком торопящееся в путь уже горячее солнце.