Москаль - Михаил Попов

– Что это? – весело спросил Дир Сергееивич.

– Узбеки, наверно. На заработках, – неуверенно ответил Бурда.

– Тогда это не Диканька, а Дехканька, – скаламбурил «наследник». Бурда обернулся, чтобы показать улыбку.

Хутор и правда имелся неподалеку. Несколько крытых камышом хат, не вполне белого, как полагалось бы, цвета. Одна большая, вернее, длинная, пара-тройка поменьше. Трубы мертвые, в окнах темень. Конюшня, коновязь, телега, забор из плохо ошкуренных жердей, перевернутые глечики на столбах, жеребенок тащит сено из покосившейся копны. Над всем этим нависло негостеприимное небо, как бы в раздумье – а не брызнуть ли еще мелким противным дождичком на эту народную картину.

– Что нам здесь надо? – криво улыбнулся Елагин.

– Схожу на разведку, – сказал Василий.

– А мы воздухом подышим и ноги разомнем, – командным голосом произнес «наследник», открывая дверь.

Дир Сергеевич прошелся туда-сюда, с демонстративным наслаждением вдыхая серый, влажный воздух. Особо гулять было негде. Лужи, подмерзшая ночью грязь, в которой еще поблескивали мелкие льдинки.

Подошел дымящий Рыбак. За ним, чертыхающийся Кечин, почему-то с тщательно прижимаемым к животу портфелем. Не дав им задать недоуменные вопросы, «наследник» объявил, что сейчас они тут «ударят автопробегом по самогону, борщу и вареникам».

– Тут? – удивился помощник Елагина.

– Тут, – ответил Елагин.

– Это музей, – предположил Кечин. – Под открытым небом.

– Это бордель с рестораном, – уверенно возразил Дир Сергеевич. – Во, видите?! Пошло.

Все посмотрели, куда он указывал. Из толстой трубы ближайшей хаты начал выползать неуверенным джином дымок.

– Солому зажгли в печке, – сказал Рыбак, показывая свое знание народной украинской жизни.

Показался Василий и сообщил, что дело на мази, повара и официанток разбудил, полы моют, печи растапливают, «продукт» имеется, надо только подождать с полчасика. Никто не успел ничего сказать по этому поводу, из-за ожившей хаты выкатился тарантас, с парой гнедых и насильственно колоритным мужичком на облучке. Остроконечная баранья шапка, темно-синяя свитка, рубаха с вышитым воротом, огромный медный крест на цепи. Единственное, что нарушало общий колорит, – кроссовки. Но они были так перепачканы в черноземе, что потеряли право считаться спортивной обувью.

– А вот, хлопцы, прокатиться. На гумовых колах. Что за брика, что за коник, а!

– А куда тут кататься? – недоверчиво оглянулся Кечин.

– А до дубов Кочубеевских, няхай тут пока всю справу наладят.

Дир Сергеевич уже поставил ногу на пружинящую ступеньку, и вопрос ехать, не ехать, был автоматически решен.

– Я останусь, – сказал Рыбак. – Посмотрю, что и как.

Елагин пожал плечами, что теперь-то показывать старательность.

Возчика звали Охрим Тарасович. Он был, кажется, чуть навеселе, но в полном профессиональном порядке. И играл сразу две роли: колоритного кучера и продвинутого экскурсовода. С легкостью переходил из одного качества в другое. Только что сыпал смачными украинскими прибаутками, а вот уже пошли научные факты и цифры из биографии Николая Васильевича. Дорога против ожиданий оказалась и не дальней, и вполне приличной. «Брику» валяло на проселочных волнах, но не слишком, а лишь настолько, чтобы побудить к разудалому пению. И Дир Сергеевич дал себя укачать. Заголосил немелодично, но с упоением:

Гой на горе тай жнецы жнуть,Гой на горе тай жнецы жнуть,а по пид горою,яром долиною,козаки йдуть.

Охрим Тарасович весело его поправил, насчет ого, что не «жнецы», а «жинцы». В том смысле, что женщины, жинки.

– А не чоловики, да? – показал свою осведомленность московский гость.

– Ага, – отвечал беззаботный экскурсовод. И поведал историю, что любая компания, что направляется к дубам, обязательно заводит эту песню и почти всегда поют неправильно. Так что необходимость поправлять поющих можно отдельным пунктом внести в трудовой договор.

Дир Сергеевич, очевидно, рассчитывавший поразить аборигена широтой своих музыкальных познаний и одновременно всемирной отзывчивостью московской натуры, тихо обиделся и мстительно заорал:

Попе-попереду Дорошенко,попе-попереду Дорошенко,веде свое вийско,вийско сионийско,хорошенько!

Бурда, самозабвенно подпевавший, следивший лишь за тем, чтобы ни в коем случае не перекричать шефа, и уныло гудевший Кечин, смешались на последней фразе. Дир Сергеевич на них не обратил никакого внимания, а лишь бодро поинтересовался у возницы, что же он теперь, экскурсоводная его душа, ничего не поправляет.

– А эт-та на ваше удовольствие, пан-барин! Спивайте, лишь бы в радисть! – присвистнул Охрим Тарасович и искусно крутнул в воздухе своим живым кнутом.

– В радисть, – вдруг нахмурился «наследник». – Послушай, любезный, а когда нам подадут на твоем борту прохладительные напитки?

– Да незамедлительно, – Охрим Тарасович полез куда-то под ноги и артистически вытащил бутылку самогона, заткнутую пробкой из сахарного бурака.

Дир Сергеевич искренне восхитился. Вырвал пробку зубами, как это делали бандиты в фильмах про Гражданскую, и вытянул руку с бутылкой в центр «купе».

– Кто первый?

– Это вы хотите Дир Сергеевич, чтобы мы проверили, не отравлена ли? – спросил Елагин.

– Дурак, – досадливо сказал шеф и отхлебнул сам. И застыл с открытой пастью и перекошеной физиономией. Поганая бородка точала в сторону. С нижней губы падали длинные капли.

– Что, все-таки отравлена? – с надеждой в голосе спросил майор.

– Это номер першая, – крикнул с облучка Охрим Тарасович на смешанном кучерско-экскурсоводческом диалекте. – Вы отрыгните, и она уляжется и станет тильки греть. А вот и они.

Дубы.

Три гиганта. Под двумя громко веселятся две компании, на разумно предусмотренных скамейках.

– Вот всегда так, – поделился наблюдением экскурсовод. – В любое время года. Как ни подъедешь, два дуба заняты, один поджидает.

В «бардачке» у Охрима оказался не только «бимбер», но и заводская водка «Княжий келих», и стаканчики, и огурчики, и нарезанное замечательное сальце. Вскоре вся третья компания чокалась под своим дубом, в то время под третьим начали сворачиваться и потянулись к своей скучавшей в сторонке «брике».

Под дубом пьется в особенную охотку. Даже Елагин не удержался и опрокинул пару стаканчиков, продолжая, правда, подозрительно поглядывать по сторонам. Кечин и Бурда, не говоря уж о Дире Сергеевиче, позволили себе по-настоящему расслабиться. Всех охватило немного истерическое веселье. Со стороны могло показаться, что эта компания только что провернула весьма успешную сделку.

В разгар третьей бутылки вмешался Охрим Тарасович, до этого момента деликатно остававшийся невидимым. Он сказал, что в «хате все уже готово, пора ехать». Тут же всем надоел гостеприимный дуб и стали грузиться в тарантас. Перед выгрузкой Елагин поинтересовался, сколько они должны за все удовольствие. Охрим Тарасович назвал какую-то совсем смешную сумму, майор дал ему двести гривен и заслужил благодарное.

– Спасиби.

Это вызвало внезапное неудовольствие Дира Сергеевича, он сразу заныл, направляясь к заказанной хате, уже мягко заманивавшей блеском маленьких, сдобно освещенных окошек.

– Ну что это за язык. Мы по-русски говорим спасибо, что значит – спаси Бог, а они спасиби, получается, что спаси бис.

Но этой теме не суждено было развиться. Вступили в хату и остановились, открыв рты от приятного удивления. Все внутри сияло. Полы выскоблены, стены белые хоть пиши, на окнах вышитые занавески кокетливо раздвинуты, огромная, но аккуратная печь дышит жаром. Посреди стол, на крахмальной скатерти и грибки, и сальце, и колбаса, и большой горшок, легко догадаться, что с красным малороссийским борщом из петуха, а рядом лоснящиеся пампушки уже натертые чесночком. А еще вареники с сыром и всякое прочее по мелочи. Но самое главное, две дивчины, в кристальных передниках, в красных сапожках, у каждой коса три кило, рубаха с расшитыми рукавами. Застенчивая улыбка. Официантки.

Рядом со столом расположился с видом хозяина Рыбак, мол, это он изобрел все это чудо.

Сели. В руках у Рыбака образовалась бутыль «Хортицы». С подобающими прибаутками он разлил водку в граненые стаканчики и поинтересовался, не хочет ли кто-нибудь сказать слово.

– Как зовут наших хозяюшек? – тут же перебил его Дир Сергеевич.

Рыбак мгновенно ответил.

– Леся и Оксана.

«Наследник» сидел с шеей, вывернутой назад настолько, что это делало невозможным выпивание.

– А можно, чтобы они встали впереди, мне неудобно.

Рыбак пробормотал, что девушки, в общем-то, стоят, как и положено обслуге, за спиной клиента, но если шеф хочет, то он попытается их попросить переместиться. Девушки обошли стол и сели на лавочку у стены, и почти сразу стало ясно, что это на самый первый взгляд могло показаться, что они чуть ли не близнецы. Только рост, коса и передник, вот и все сходство. Одна черненькая, другая скорей беленькая. Одна улыбчивая, другая замкнутая, что ли, с таким автоматизмом в движениях, как будто полностью занята происходящим у нее внутри, а не обслуживанием бурной пьянки.