Полное собрание творений - Старец Иосиф Исихаст

Итак, блажен тот, кто увидел эту прелесть и воздержался от наслаждения каплей меда, взирая с надеждой на [ожидающее] там наслаждение.

Ты же, сестра моя добрая и возлюбленная, с детства избравшая Бога, понуждай себя просветлять одеяние [для] брачного чертога. День и ночь проси Господа, чтобы Он простил тебе всё прошедшее. Чтобы Он дал тебе с высоты силу хранить Его божественные заповеди. И когда Он тебя примет в покаянии, тогда причислит твою душу к праведным. И там уже мы будем наслаждаться друг другом без пресыщения во вся веки.

Письмо 42-е

Нынче, сестра моя, не так, как в старое время, к которому ты обращаешь [взор] своего ума. Сегодня у многих [душевное] устроение ограничилось некими внешними формами. И сверх того уже нет заботы и попечения о том, что внутри души, где сосредоточено всё, где соединяется вещественный с невещественным — человек с Богом, — насколько может вместить наше перстное естество.

Вот что прекрасно и очень хорошо. Но все мы этого избегаем. Все убегаем прочь, поскольку тут требуется подвиг. Да и ум человеческий приходит в великий ужас, лишь только услышит об этом.

Необходимо, чтобы этому подвигу содействовал Бог, ибо без Него ничего нельзя достигнуть. Должно подвизаться произволение человека. Но нужно, чтобы тело источило кровь, поскольку должна сойти кожа с внутреннего человека. Должен растаять, как воск, ветхий человек. И как у железа, когда его помещают в огонь, отстает и осыпается покрывающая его ржавчина, так происходит и с человеком.

Приходит мало-помалу благодать и лишь приблизится к человеку — он тает, как воск. И в этот миг человек не знает самого себя, тогда как весь он — ум многоочитый и озареннейший. Однако в этом вышеестественном действии он не может увидеть себя отдельно, ибо весь соединяется с Богом.

И тогда отпадает ржавчина. Снимается печать. Умирает ветхий человек. Удаляется материнская кровь. Обновляется замес. Но [при этом] изменяется не тело человека, а преимущества[192] и дарования, [данные] человеческой природе — их просвещает, укрепляет и обновляет благодать. И оживотворяется ветхий Адам, созданный по образу Божию.

Ведь сейчас, будучи по наследственности лукавыми, блудными и развращенными, мы живем по образу лукавого. Из-за него мы такими сделались — из крови и слизи[193].

Но, однако, прежде чем это будет исправлено, требуется многое. Требуется строжайший пост, чтобы ушла материнская кровь, чтобы очистилась слизь — эта нечистота. Чтобы стерлись оставленные грехами впечатления, которые человек получил с детства. Требуется соединить с этим и постоянное бдение. Не один или два раза, но непрестанно, чтобы утончился ум, грубый и неудобоподвижный. И в-третьих, [требуется] непрекращающаяся молитва. Умом, устами и сердцем.

И как умирает человек, если прекратится дыхание, так умирает и душа без непрестанной и всегдашней молитвы. Потому что [без нее] усыпает живая плоть, которая начала было зачинаться от постоянства в молитве, и [тогда] возобновляются страсти. Ибо враг не спит, но постоянно воюет. И как младенец, зачатый в утробе матери, если она прекратит дышать, задыхается и умирает, подобное [происходит] и в зачатии духовном, если прекращается умное делание.

Итак, об этом достаточно. Но, однако, подвиг на этом не заканчивается. Подвигов, [предстоящих] нам, много. Предстоит воевать с очень многими духами, из которых наибольший — блудный, вздымающий парус до небес и углубляющийся в бездны. Когда ты постишься, совершаешь бдения, взываешь, плачешь, болезнуешь, он содействием сатаны не успокаивается ни на миг, но постоянно находится в возбуждении: огонь, от огня происходящий, семя Исава, сын Вавилона. Ты взываешь, ищешь Христа. Бьешься, плачешь, болезнуешь. [А] он кричит: «Хочу женщину!» И не один день или год, но восемь и десять. И только когда Бог увидит терпение человека, когда он уже приближается к отчаянию, тогда забирает Господь зло и отсекает страсть. Так происходит со всеми страстями, но они не отсекаются окончательно, как эта. Да и силы не имеют такой, поскольку они привнесенные. Тогда как страсть [телесного] соединения — от естества. И человек бьется, чтобы изменить

естество. И не может изменить сам свое естество, но его изменяет Бог. Ибо, как полагающий пределы, Бог пределы и разрушает, и изменяет естество так, как хочет.

Но если я захочу записать по порядку все искушения и страсти, то должен буду написать книгу.

Ведь, кроме всех тех [искушений и страстей,] которые воюют [с человеком] и против которых воюет человек до конца жизни, есть и такие, которые попускаются Богом для испытания. И так как они происходят помимо нашего произволения, то требуют большого труда, и сражаться с ними нелегко.

Знаешь ли ты, каково, когда ты не искушаешь, а тебя искушают? Ты не крадешь, а у тебя крадут? Ты благословляешь, а тебя проклинают? Ты милуешь, а тебя обижают? Ты хвалишь, а тебя осуждают? Приходят без причины тебя обличать, постоянно кричат, что ты прельщенный, — до конца жизни? А ты знаешь, что всё не так, как они говорят. И видишь, как ими движет искушение. Но ты каешься и плачешь, как виноватый, как будто ты такой и есть.

Это самое тяжелое. Ибо и они воюют с тобой, и ты воюешь сам с собой, чтобы убедить себя, что всё так, как говорят люди, хотя это и не так. Видишь, что ты абсолютно прав, но убеждаешь себя, что ты не прав.

Это, сестра моя, искусство из искусств и наука из наук.

Бить себя палкой, пока не убедишь себя называть свет тьмой и тьму светом. Чтобы у тебя не осталось никакого права [ни на что]. И чтобы окончательно исчезло превозношение. Чтобы ты стал безумным при полном разуме.

Видеть всех, когда тебя никто совершенно не видит. Ибо тот, кто станет духовным, всех обличает, не обличаемый никем[194]. Всё видит. Имеет глаза свыше, а его не видит никто.

У добродетели нет колокольчика, который бы