Морской конек - Джанис Парьят
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из окна были видны бесформенные очертания деревьев и изгородей, длинная стена, бросавшая тень на тень. Длинная книжная полка у кровати была заставлена произведениями старых классиков: Диккенса, сестер Бронте, Харди, Китса, Шелли, Водсворта. Судя по этой коллекции, модернизма никогда не существовало. В холодильнике я нашел одинокую бутылку молока и буханку хлеба. Дверь в углу вела в крошечную, как в самолете, ванную комнату с унитазом и душем. Я умылся в раковине, вздрогнув от обжигающего холода воды, хлынувшей из одного крана, и пылающего жара полившей из другого.
Наконец я спустился вниз, и тут же вспыхнул прожектор. Мне казалось, я стою на сцене и не до конца понимаю, какую роль должен играть.
Я шел по дому, боясь, что мое дыхание выдаст мой страх даже раньше, чем выражение лица. Надо было идти через черный ход? Нет, я был гостем. Не другом семьи.
Я обогнул дом, позвонил в дверь, подождал. Игра на пианино прекратилась. Над почтовым ящиком висела табличка, вырезанная из темного серого камня: Винтеруэйл.
Я ожидал, что дверь откроет Майра или ее отец, но ее распахнул мальчик лет девяти-десяти, запыхавшийся и сжимавший в руке что-то напоминавшее игрушечного пингвина без головы. Мы уставились друг на друга; густые темные кудри вились вокруг его ушей, его щеки раскраснелись.
– Привет, – сказал я. В его ярких, широко посаженных глазах не было ни намека на беспокойство или страх. Они были зелеными или серыми, трудно было сказать.
– Это мне? – он смотрел на подарок у меня в руке.
– Эллиот, – Майра спускалась по лестнице в конце прихожей, – нехорошо заставлять людей ждать, – она посмотрела на меня.
– Ну, прости.
Воздух в доме был густым, насыщенным ароматами дуба и апельсина. Мы вошли в гостиную, просторную и удивительно современную. Мягкая мебель цвета слоновой кости была расставлена вокруг камина, задрапированного падубом. В одном углу висели широкие полки и стоял элегантный шезлонг, поставленный больше для красоты, чем из соображений удобства, в другом виднелась глубокая арка. Потолок сверкал кристальной белизной, стены были оклеены бледно-зеленоватым, в цветок, дамастом. В углу мерцала золотом и серебром праздничная елка. На мгновение все это показалось тронутым чем-то нереальным.
– Это Эллиот, – сказала Майра, и, помолчав, добавила: – Мой сын.
Я старался казаться непринужденным, надеясь, что не выдам свое удивление.
– Эллиот, – продолжала она, – это мой давний друг. Можешь называть его Нем.
Мальчик, не выпускавший из рук безголовую морскую птицу, смерил меня долгим изучающим взглядом.
– Мама мне сказала, что вы из Индии, это правда?
– Да, так и есть.
– У вас есть слон? Я видел по телику человека из Индии, у него был ручной слон.
– Нет… но я знаю человека, который умеет разговаривать с птицами.
Глаза мальчишки расширились.
– Завтра обо всем его расспросишь, – сказала Майра, – а теперь иди-ка ищи голову Флаппера и убирай остальные игрушки.
Ты не говорила, что у тебя есть сын…
Как будто у нее были причины об этом говорить. Нас связывало лишь случайное знакомство, много лет назад, в бунгало, в старом городе, на другом конце мира. У нас не было ничего общего, кроме Николаса. Тогда и теперь. Он проходил сквозь нас, как линия разлома. Но этого хватало, чтобы мы встретились, чтобы попытались распутать прошлое.
– Это тебе, – я протянул ей шоколад.
– Спасибо, Нем… не стоило, – она подошла к елке и положила его к другим коробкам в подарочной упаковке.
– Что там? – Эллиот стоял у двери, не слишком изящно болтая Флаппером.
– Сюрприз, милый, – сказала Майра. – А теперь пойдем-ка спать.
Она сказала мне, что скоро спустится, и повела его наверх.
Я стоял у камина и грел руки. Эта скрупулезная чистота меня пугала. Что, если мои ботинки измазаны грязью? Я быстро осмотрел их. Грязи не было, но я пожалел, что не надел другие, поприличнее (хвала небесам, я догадался купить шоколад). Резное зеркало над камином спокойно отражало дверь и стены, большую картину в стиле импасто, торшер, меня. Слева от камина висел синий сертификат в рамке – о назначении в Орден Британской империи. Я подошел ближе: за заслуги перед образованием. Еще больше меня заинтересовал шкаф внизу, вмещавший богатый ассортимент алкогольных напитков, и два чучела птиц под стеклянным куполом. Грязно-коричневые, за исключением алых ран на головах, они выглядели пугающе, смущающе живыми.
На одном конце каминной полки стояли тонкие подсвечники, а на другом – две черно-белые фотографии. Мать Майры – гладкая кожа, тонкие черты, глаза, как мне показалось, цвета облачного неба, – и мужчина в униформе, смотрящий в камеру, распираемый юностью. Густые усы, волевой подбородок. Я залюбовался формой его губ, изгибом челюсти.
– Когда ты приехал?
Я обернулся.
– В полшестого, – я едва не добавил «сэр».
– Так ты только с корабля?
В дверях застыл высокий, внушительный мужчина лет шестидесяти, не по годам крепкий и подтянутый. Статуя, пожилой Геракл в клетчатой рубашке и темно-синем двубортном пиджаке. Юноша с фотографии, повзрослевший и сбривший усы.
– Филип, – он протянул мне жесткую, холодную руку.
– Неемия… Друг Майры.
– Она мне сказала, да. Из Лондона, так? – его глаза были бледно-голубыми, как тени на снегу.
– Да, ну то есть я сейчас там живу… последние несколько месяцев. А так я из Индии.
– Из Индии, – он повторил мои слова с напускной торжественностью. – Привез сюда муссоны, да?
Я улыбнулся.
– Похоже на то.
Он указал мне на кресло – я сел – и направился к столу с бутылками и птицами.
– Пить будешь?
Мой вежливый отказ был встречен бурным неодобрением.
– Да ладно тебе, что плохого в том, чтобы согреться? Виски? Как насчет джина с тоником? Или старого доброго сухого хереса? А?
Щедро разлив алкоголь по стаканам, он уселся в кресло напротив, по другую сторону камина. Аккуратно сложил руки на коленях – элегантный, женственный жест.
– Мне как-то раз предлагали работу в Индии, – он назвал публичную школу на севере страны. – Может, слышал.
Я сказал, что да. Он согласился?
– Да нет, отказал, – он не стал объяснять почему.
Поскольку разговор сник, я задал самый банальный вопрос: был ли он когда-нибудь на Индийском субконтиненте.
– Боюсь, что нет, – ответил он. – Ближе всего к Индии я был, когда поехал в
