Морской конек - Джанис Парьят

оборвать наше общение? Экран смеялся надо мной в своей пустоте, отражении ее молчания.

Прошла неделя; она показалась мне бесконечной. Вдобавок на нас свалилась аномально влажная погода. И Рождество.

Все это началось задолго до двадцать пятого декабря. Из всех магазинов звучали рождественские песни, напоминая, что нужно быть хорошим, что Христос родился и что мы все должны в радостном унисоне мечтать о снеге. Оксфорд-стрит заполонили веселые палатки с подарками, сделанными преимущественно в Китае, и город просел под беспощадным наплывом покупателей. Напоминает Дивали[45] в Дели, сказал я Сантану. Мы продирались через Ковент-Гарден. Над нами с арочного потолка свисали гигантские серебристо-красные шары, увитые питонами зеленой мишуры.

– Мне кажется, мне бы больше понравилось это место в восемнадцатом веке. Ты же знаешь, – сказал я, – что тут был печально известный богемный квартал красных фонарей?

– Что? – спросил Сантану. – А, ну да.

Я не в первый раз отметил, что он рассеян; в последнее время он казался чем-то обеспокоенным.

– К тому же, – продолжал я, – сейчас, очевидно, самый влажный декабрь за всю историю наблюдений.

– Они всегда так говорят, – пробормотал он. – В этой стране каждый месяц ставится новый рекорд плохой погоды.

– Яра придет?

– Нет.

– Ты, кажется, говорил…

– Она вроде собиралась, но сегодня написала, что не может.

– Почему?

Он пожал плечами.

– Не знаю.

Мы шли мимо магазинов и зевак, пряча руки в карманы. Холод колол нам лица, как невидимая крапива.

– Ты когда-нибудь в детстве играл в такое? – вдруг спросил он. – В семь камней… один участник расставляет их, а другой пытается повалить.

Да, ответил я, давным-давно, с сестрой и соседскими ребятишками. Вместо того чтобы рассказать, почему он вдруг об этом вспомнил, Сантану пробурчал:

– Лучше бы мы туда не тащились.

Мы шли в институт на ежегодную рождественскую вечеринку. «Разделите с нами радость праздника!» – гласило приглашение, которое пришло мне на почту, и Сантану явно был не настроен на такое. Когда мы прошли мимо старого здания издательства «Фабер & Фабер», он резко остановился.

– Нем, – сказал он, – не хочешь по-быстрому выпить?

Я хотел напомнить, что мы с этой целью и идем на вечеринку, но что-то в нем – выражение его лица, его жесты – вынудило меня согласиться.

В тот вечер наш безымянный бар был на удивление полон студентов, жаждущих повеселиться в конце семестра. Владельцы бара приложили немало усилий, чтобы все украсить как следует, и когда мы с Сантану нашли себе уголок в конце барной стойки, над нашими головами нависли пластиковые леденцы и толстые Санта-Клаусы. Все столики вокруг были забиты, воздух наполнен смехом и разговорами.

Мы заказали по пинте «Сент-Петерса», мягкого и гладкого темного стаута, и я стал терпеливо ждать, когда Сантану заговорит. Я впервые видел его молчаливым. Сколько я его знал, он всегда был разговорчив, а порой жизнерадостно болтлив. Теперь он смотрел на свой стакан, на деревянную стойку, на краны с пивом, будто ища у них вдохновения.

– У вас все в порядке? – спросил я, решив, что так ему будет легче начать. – Ну, с Ярой…

– В том-то и дело – я не знаю, – он отхлебнул эль. – Мне кажется, все началось тогда в «Квинсхеде».

Я не понимал, куда он клонит. В этом пабе мы провели несколько вечеров. Там было симпатичнее, чем здесь, атмосфернее – камин, пианино, превосходный выбор виски и пива. Но он был дальше расположен, спрятан среди бледных небесно-серых зданий вдоль по Актон-Стрит возле Кингс-Кросс.

– Помнишь тот вечер? Я, ты и Яра…

Вскоре после того, как они впервые встретились. Они пригласили меня на аперитив, и, придя, я обнаружил, что у них важное событие – публикация ее сборника поэзии. Я ушел домой хорошо за полночь.

– Мы говорили о посвящении…

– Каком посвящении?

– Ее книги.

Я смутно помнил тот вечер. Она сунула мне экземпляр в темно-синей обложке с картинкой. Сантану листал свой.

– Махеру и Лиане… твоим папе и маме?

Яра сделала глоток вина; ее щеки были того же цвета, что ее пыльно-розовый свитер.

– Нет. Моему бойфренду и его жене.

– Экс-бойфренду, надеюсь? – спросил Сантану. – Иначе его жена расстроится.

– Пожалуй, – она игриво потрепала его по щеке, – он и его жена несколько иначе смотрят на то, что большинству людей представляется нормальным.

– А, свободные отношения?

– Ну, можно и так сказать.

– Я не очень разбираюсь в этих терминах.

Она улыбнулась широко и беззаботно.

– Есть много других, хабиби[46]… поищи.

Мы молча чокнулись нашими пинтами. Толпа студентов вокруг нас все разрасталась, группа по соседству заказывала и заказывала текилу, кто-то ликующе вопил.

– Несколько недель назад, – продолжал Сантану, – я встретил ее в Брикстоне… помнишь?

После того, как мы в Кэмдене встретились с Евой в «Мексике». Он покружил стаут в стакане – крошечный темный водоворот.

– Мы много говорили… и в конце вечера она дала мне это, – он вынул из кармана бумажную салфетку с карандашным наброском.

– Бесконечное сердце?

– Оно символизирует полиаморию.

Бумага лежала в моих пальцах, тонкая, мягкая, незначительная. Она сказала ему, что хочет быть с ним честной. Она любит многих.

Махер со своей женой жил в Хакни. У Лианы там тоже был возлюбленный. Никаких секретов. Никакого вычитания привязанностей. Только бесконечное умножение.

– Она сказала, что не одобряет иерархических терминов, но так проще будет мне объяснить. Махер и Лиана – «первичные», а они с Махером – «вторичные», так же как и Лиана со своим бойфрендом… ты слушаешь?

Я кивнул.

– Проблема, сказала она, в навешивании ярлыков, поскольку это нельзя описать как формальную структуру, это абсолютно органично… то, что нельзя предсказать или продиктовать. Я, конечно, понял намек и о нас с ней не стал спрашивать.

– И что? – спросил я. – Тебя это устраивает?

Он допил пиво, поставил стакан в дальний угол стойки.

– Я сказал ей, что да… сначала это не ощущалось как вторжение, понимаешь? Мне даже понравилось быть частью чего-то такого… радикального. Но на прошлой неделе она сказала, что Махер, наверное, приедет к ней на Рождество, и внезапно я начал сомневаться. Как я должен реагировать? Беззаботно? Познакомиться с ним? Тусить втроем? Или держаться подальше? – по нему было видно, что он предпочел бы третий вариант.

– А как тебе больше нравится?

Он поднял глаза на пузатых улыбавшихся Сант и дешевые веселые леденцы.

– Я не знаю, Нем. Я просто не хочу казаться… некрутым.

Когда мы приехали, рождественская вечеринка была в самом разгаре: в колонках играл Майкл Бабл, в воздухе носились болтовня и смех. Вечеринка была не такой экстравагантной, как я ожидал. (Полагаю, что все