Морской конек - Джанис Парьят
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошла неделя; она показалась мне бесконечной. Вдобавок на нас свалилась аномально влажная погода. И Рождество.
Все это началось задолго до двадцать пятого декабря. Из всех магазинов звучали рождественские песни, напоминая, что нужно быть хорошим, что Христос родился и что мы все должны в радостном унисоне мечтать о снеге. Оксфорд-стрит заполонили веселые палатки с подарками, сделанными преимущественно в Китае, и город просел под беспощадным наплывом покупателей. Напоминает Дивали[45] в Дели, сказал я Сантану. Мы продирались через Ковент-Гарден. Над нами с арочного потолка свисали гигантские серебристо-красные шары, увитые питонами зеленой мишуры.
– Мне кажется, мне бы больше понравилось это место в восемнадцатом веке. Ты же знаешь, – сказал я, – что тут был печально известный богемный квартал красных фонарей?
– Что? – спросил Сантану. – А, ну да.
Я не в первый раз отметил, что он рассеян; в последнее время он казался чем-то обеспокоенным.
– К тому же, – продолжал я, – сейчас, очевидно, самый влажный декабрь за всю историю наблюдений.
– Они всегда так говорят, – пробормотал он. – В этой стране каждый месяц ставится новый рекорд плохой погоды.
– Яра придет?
– Нет.
– Ты, кажется, говорил…
– Она вроде собиралась, но сегодня написала, что не может.
– Почему?
Он пожал плечами.
– Не знаю.
Мы шли мимо магазинов и зевак, пряча руки в карманы. Холод колол нам лица, как невидимая крапива.
– Ты когда-нибудь в детстве играл в такое? – вдруг спросил он. – В семь камней… один участник расставляет их, а другой пытается повалить.
Да, ответил я, давным-давно, с сестрой и соседскими ребятишками. Вместо того чтобы рассказать, почему он вдруг об этом вспомнил, Сантану пробурчал:
– Лучше бы мы туда не тащились.
Мы шли в институт на ежегодную рождественскую вечеринку. «Разделите с нами радость праздника!» – гласило приглашение, которое пришло мне на почту, и Сантану явно был не настроен на такое. Когда мы прошли мимо старого здания издательства «Фабер & Фабер», он резко остановился.
– Нем, – сказал он, – не хочешь по-быстрому выпить?
Я хотел напомнить, что мы с этой целью и идем на вечеринку, но что-то в нем – выражение его лица, его жесты – вынудило меня согласиться.
В тот вечер наш безымянный бар был на удивление полон студентов, жаждущих повеселиться в конце семестра. Владельцы бара приложили немало усилий, чтобы все украсить как следует, и когда мы с Сантану нашли себе уголок в конце барной стойки, над нашими головами нависли пластиковые леденцы и толстые Санта-Клаусы. Все столики вокруг были забиты, воздух наполнен смехом и разговорами.
Мы заказали по пинте «Сент-Петерса», мягкого и гладкого темного стаута, и я стал терпеливо ждать, когда Сантану заговорит. Я впервые видел его молчаливым. Сколько я его знал, он всегда был разговорчив, а порой жизнерадостно болтлив. Теперь он смотрел на свой стакан, на деревянную стойку, на краны с пивом, будто ища у них вдохновения.
– У вас все в порядке? – спросил я, решив, что так ему будет легче начать. – Ну, с Ярой…
– В том-то и дело – я не знаю, – он отхлебнул эль. – Мне кажется, все началось тогда в «Квинсхеде».
Я не понимал, куда он клонит. В этом пабе мы провели несколько вечеров. Там было симпатичнее, чем здесь, атмосфернее – камин, пианино, превосходный выбор виски и пива. Но он был дальше расположен, спрятан среди бледных небесно-серых зданий вдоль по Актон-Стрит возле Кингс-Кросс.
– Помнишь тот вечер? Я, ты и Яра…
Вскоре после того, как они впервые встретились. Они пригласили меня на аперитив, и, придя, я обнаружил, что у них важное событие – публикация ее сборника поэзии. Я ушел домой хорошо за полночь.
– Мы говорили о посвящении…
– Каком посвящении?
– Ее книги.
Я смутно помнил тот вечер. Она сунула мне экземпляр в темно-синей обложке с картинкой. Сантану листал свой.
– Махеру и Лиане… твоим папе и маме?
Яра сделала глоток вина; ее щеки были того же цвета, что ее пыльно-розовый свитер.
– Нет. Моему бойфренду и его жене.
– Экс-бойфренду, надеюсь? – спросил Сантану. – Иначе его жена расстроится.
– Пожалуй, – она игриво потрепала его по щеке, – он и его жена несколько иначе смотрят на то, что большинству людей представляется нормальным.
– А, свободные отношения?
– Ну, можно и так сказать.
– Я не очень разбираюсь в этих терминах.
Она улыбнулась широко и беззаботно.
– Есть много других, хабиби[46]… поищи.
Мы молча чокнулись нашими пинтами. Толпа студентов вокруг нас все разрасталась, группа по соседству заказывала и заказывала текилу, кто-то ликующе вопил.
– Несколько недель назад, – продолжал Сантану, – я встретил ее в Брикстоне… помнишь?
После того, как мы в Кэмдене встретились с Евой в «Мексике». Он покружил стаут в стакане – крошечный темный водоворот.
– Мы много говорили… и в конце вечера она дала мне это, – он вынул из кармана бумажную салфетку с карандашным наброском.
– Бесконечное сердце?
– Оно символизирует полиаморию.
Бумага лежала в моих пальцах, тонкая, мягкая, незначительная. Она сказала ему, что хочет быть с ним честной. Она любит многих.
Махер со своей женой жил в Хакни. У Лианы там тоже был возлюбленный. Никаких секретов. Никакого вычитания привязанностей. Только бесконечное умножение.
– Она сказала, что не одобряет иерархических терминов, но так проще будет мне объяснить. Махер и Лиана – «первичные», а они с Махером – «вторичные», так же как и Лиана со своим бойфрендом… ты слушаешь?
Я кивнул.
– Проблема, сказала она, в навешивании ярлыков, поскольку это нельзя описать как формальную структуру, это абсолютно органично… то, что нельзя предсказать или продиктовать. Я, конечно, понял намек и о нас с ней не стал спрашивать.
– И что? – спросил я. – Тебя это устраивает?
Он допил пиво, поставил стакан в дальний угол стойки.
– Я сказал ей, что да… сначала это не ощущалось как вторжение, понимаешь? Мне даже понравилось быть частью чего-то такого… радикального. Но на прошлой неделе она сказала, что Махер, наверное, приедет к ней на Рождество, и внезапно я начал сомневаться. Как я должен реагировать? Беззаботно? Познакомиться с ним? Тусить втроем? Или держаться подальше? – по нему было видно, что он предпочел бы третий вариант.
– А как тебе больше нравится?
Он поднял глаза на пузатых улыбавшихся Сант и дешевые веселые леденцы.
– Я не знаю, Нем. Я просто не хочу казаться… некрутым.
Когда мы приехали, рождественская вечеринка была в самом разгаре: в колонках играл Майкл Бабл, в воздухе носились болтовня и смех. Вечеринка была не такой экстравагантной, как я ожидал. (Полагаю, что все
