Виридитерра: начало пути - Тери Ли

почти сразу же. Он стоял перед картой Виридитерры и о чем-то напряженно думал. Однако, краем глаза заметив Ноа, мужчина повернулся, и его лицо вновь озарилось легкой, привычной для него улыбкой.

– Я рад видеть тебя, Ноа, – сказал Франциск, похлопывая парня по плечу и пожимая руку. – Видел вас с Осо сегодня во время речи сира Роджерса. Вы выглядели, мягко говоря, испуганными. Что-то произошло, ребятки?

– Меня отстранили от соревнований, – пожал плечами Ноа и сделал это как можно более равнодушно, а после добавил, предугадывая вопрос Франциска: – Лучше не спрашивайте за что.

Франциск весело рассмеялся и сказал:

– Эх, сразу вспоминаются времена, когда я учился в академии. Возможно, это не очень по-взрослому, но скажу тебе по секрету, что предыдущий директор каждый год отстранял меня раз по семь или восемь. Я даже не знаю, почему меня не выгнали отсюда. – Франциск на секунду замолчал, а потом, посерьезнев, добавил: – Фрау Энгстелиг знает?

– Пока нет, думаю, – пристыжено сказал Ноа. Ведь, если честно, до этого момента парень совсем не задумывался об этом. Но теперь он был уверен, что фрау Энгстелиг будет в гневе и, как минимум, сожрет его с потрохами. Ведь эта женщина, даже в своем хорошем настроении, пугала. Поэтому не сложно было представить ее реакцию на отстранение.

Франциск заговорщицки подмигнул ему, и Ноа показалось, что этот жест делает Франциска таким же соучастником преступления. Мужчина заговорил, чем только подтвердил опасения Ноа:

– Она будет очень огорчена, когда узнает. Но не я буду гонцом с дурными вестями.

– Вы хотели сказать «зла», – исправил его Ноа. Ведь всем известно, что фрау Энгтелиг не огорчается. Она злится. И гнев ее страшен.

– У каждого из нас есть свои недостатки, которые нам помогают исправлять люди вокруг нас, – пожал плечами Франциск. – Но фрау возлагает на тебя очень большие надежды. Она верит в тебя.

– Я бы не назвал это верой, – тихо пробормотал Ноа, вспоминая изнуряющие тренировки Энгстелиг. – Но, Франциск, вы ведь хотели поговорить не об этом?

Франциск дергано улыбнулся уголками губ и пригласил Ноа присесть на диван позади них. Франциск сел, упершись локтями в колени и вперившись взглядом в карту, а Ноа ждал, когда он соберется с мыслями и начнет говорить.

– Я хотел спросить, как ты справляешься?

Ноа призадумался, а затем неуверенно ответил:

– Думаю, что неплохо. В Хэксенштадте я нашел новых друзей… – Ноа замялся, ему все еще было непривычно называть кого-то другом. – И они помогают мне приспособиться к жизни здесь.

– Нет, Ноа, я не об этом, – перебил его Франциск. – Твоя мама.

Парень уже давно не слышал, чтобы кто-то спрашивал о ней. Ребята предусмотрительно молчали, а фрау Энгстелиг, скорее всего, было просто плевать. Сердце неприятно кольнуло. Нет, Ноа не забыл о маме. Было все также больно и пусто, как и в первый день. Только теперь это стало чем-то обыденным, как чистить зубы по утрам.

– Вы когда-нибудь чувствовали, что кусочек вашей жизни вырвали и, как вы не старались его заменить, ничто другое не подходило на это место? – спросил Ноа с большей горечью, чем хотел бы.

Франциск внимательно посмотрел на него, а затем перевел дыхание, словно вороша неприятные воспоминания перед тем, как дать совет.

– Я родом из Королевства Блазон, – начал Франциск. – Род де ла Туров считался одним из самых великих. Оно и видно. Что ни отпрыск, то великий шевалье. Но вот незадача: младший сын оказался совсем не шевалье, а ведь его уже ждало запланированное будущее и карьера. Как там на Земле говорят? В семье не без урода, верно? – мужчина горько усмехнулся, и на его лице вновь появились морщины, делавшие его значительно старше. – На него теперь не возлагали особых надежд, он стал бесполезным, ненужным, как оружие с браком.

Ноа смотрел так же, как и Франциск, прямо перед собой на карту, и теперь искал глазами Блазон. Королевство, из которого был родом мужчина, находилось удивительно далеко от Вельтерна, и парень невольно подумал, также ли чувствует себя Франциск, находясь вдали от дома, как и сам Ноа.

Каждое сказанное слово Франциск произносил то ли с презрением, то ли с сарказмом, в общем, будто выплевывал из себя. Вспоминая о своей семье, которую он, к слову, и семьей-то не называл, мужчина сделался несчастным – постоянно опускал глаза в пол и тяжело вздыхал перед тем, как снова начать говорить.

– Меня считали слабым, холили и лелеяли, будто я хрустальный. Отец не верил, что в моей магии есть толк, и потому никогда не рассчитывал на мои способности. А фрау Энгстелиг была первой, кто увидела мой потенциал, кто разглядела все это и протянула мне руку. Я был поражен, узнав, что этой напускной холодностью, она прикрывает свое горячее сердце, – с этим Ноа мог бы поспорить, но сдержался. – Поэтому я прошу тебя иногда забывать о том, какой грубой она может быть. Она не лишена хороших качеств, просто не демонстрирует их каждому. И сейчас для меня она тот человек, чье огорчение мне сложно переносить. Так ведь всегда и бывает с людьми, на которых нам не плевать?

– Вы говорите о ней так, словно любите, – выпалил не подумав Ноа, но Франциск многозначительно молчал, и парень догадался: –Так Вы ее любите? – парень не знал, есть ли у него право задавать этот вопрос. Он просто вырвался сам собой как удивление тому, что даже такого – озлобленного, на первый взгляд – человека может кто-то любить.

Взгляд Франциска смягчился, но стал еще более печальным, будто бы безнадежным, и едва слышно произнес: «Забудем об этом». Эти слова прозвучали как признание. Ноа внимательно посмотрел на Франциска и задался вопросом: взаимна ли эта любовь? Ведь в наивных юношеских представлениях Ноа, люди, которые любят, всегда счастливы. Франциск же сейчас больше был похож на человека, которого вот-вот должны отправить на расстрел.

Ноа смотрел на Франциска и впервые понял, насколько же сложна любовь. Любовь – палач, убивающий здравый смысл и собственные желания ради того, кого любишь. Любовь – самый искусный убийца, самый губительный яд и самая тяжелая болезнь. Но эти чувства могут не только ранить и убивать. Ведь с другой стороны, любовь – самое сильное лекарство. Любовь – стимул менять себя и весь окружающий мир. Любовь, как и почти все в этом мире, неоднозначна, прекрасна и ужасна одновременно.

И как понять, когда это чувство причинит тебе боль, а когда принесёт самую большую радость? Как не прогадать и не обжечься? Раньше Ноа был уверен, что, когда придет время, именно мама