Виридитерра: начало пути - Тери Ли

было этих шестнадцати лет, словно годы не коснулись ее. И единственным доказательством того, что время разделило нас на эти долгие годы, был ее сын. Представляешь, ее сын почти не похож на него. Он истинный Вайскопф и ни разу не Никифори. – Он грустно усмехнулся. – Я надеюсь, что он взял от нее не только внешнее сходство, но и благородство с силой духа.

– Скоро мы увидим его снова, – сказала Анна тихо. – Если он не дурак, то оставит свою ненависть ради мира, который захочет построить. Ярна покажет ему, как прогнила Виридитерра, как она отвратительна и как сильно он нуждается в переменах.

Безликий коротко засмеялся.

– Мщение у Никифори в крови, а я убил и мать, и отца.

Анна еще долго гладила отца по голове, пока тот, наконец, не забылся сном. Тогда она осторожно оставила его одного, оставив свечи гореть, чтобы он не оказался в плену своих кошмаров, когда проснулся, и выскользнула из палатки в ночную прохладу. Вокруг приятно пахло жареным мясом и супом, и у Анны непроизвольно заурчал живот. Она сглотнула, почувствовав, как рот от голода наполняется слюной, и еще раз напомнила себе, что, пока она кое-что не закончит, ей есть нельзя.

Анна двинулась вдоль палаток, узко и хаотично расставленных вокруг центрального костра и палатки Безликого, в поисках Элишки – главной из кухарок, которая должна была кое-что припасти для нее.

Элишка была такой же уроженкой Стражцтата, как и Анна, но не владела магией, хотя и знала в ней толк. Эта немолодая толстая с вьющимися каштановыми волосами женщина, пришла к ним за помощью своему сыну, родившемуся с даром к магии, но с опасным даром. Сердце матери не желало видеть сына среди этих имперских убийц, а потому она избрала для него другой путь – путь свободы и вечной борьбы за нее, – хотя, наверное, молчаливо сожалела временами об этом.

Среди серых, воодушевленных, веселых и усталых лиц повстанцев, среди гула разнообразных голосов Анна смогла отыскать большую фигуру Элишки и услышать ее глубокий грудной смех.

– Элишка! – окликнула Анна женщину.

Кухарка обернулась, сверкая кривозубой улыбкой и лукавыми глазами, но как только она увидела Анну, улыбка сползла с ее лица. Женщина, сразу посуровев и вытерев руки о свой и так видавший лучшие времена фартук, жестом попрощалась со своей компанией и двинулась к Анне, прихватив с собой небольшую котомку, которую прятала в тени около себя.

Анна, не став дожидаться ее, двинулась прочь из лагеря – Элишка и так знает, что она собирается делать и куда идет. Под ногами хрустели ветки, но Анне было все равно, потому что теперь она не на охоте и все лесные обитатели должны бежать как можно дальше, пока она не завершит ритуал. Она шла долго – достаточно долго, чтобы в лагере никто ее не услышал. Под немым свидетельством луны и звезд Анна устроилась меж высоких сосен и стала ждать идущую за ней Элишку.

Женщина показалась из тени через несколько минут. Она была хмура, но молча отдала Анна котомку, за что девушка была ей благодарна.

– Ты играешь с магией в опасные игры, девочка, – в который раз предупредила ее кухарка, когда Анна доставала большой сосуд, наполненный вязкой жидкостью.

– Я справлюсь, Элишка, – отмахнулась Анна сразу же, откупоривая сосуд, – не беспокойся.

– Какой это зверь по счету, Анна? Опомнись! – вновь попыталась внять ее рассудку, взмолилась Элишка. – Не вечно тебе менять звериные шкуры! Когда-нибудь ты не сможешь обернуться обратно!

Но Анне было все равно. В свете луны она встала на колени и подняла сосуд вверх над головой. Она молча взывала к своим богам, пока купала сосуд в лунном свете, и зачаровано смотрела на его донышко.

– Луна, будь мне матерью, – заговорила Анна, опуская руки и отпивая из сосуда.

Металлический привкус вязал ей рот, и Анне казалось, что ее вот-вот вытошнит – всегда так даже после многих превращений, – но она все равно заставила выпить себя несколько глубоких глотков.

– Я хочу стать еще одним зверем под твоим светом и светом Солнца, – бормотала Анна. – А посему испиваю кровь того, чью шкуру хочу примерить.

Анна вновь занесла руки над головой и, перевернув сосуд донышком вверх, подставила под струю свое лицо. Кровь заливала ее одежду, забивалась в ноздри и затекала в рот через плотно сжатые губы, но Анна должна была завершить ритуал, ради которого она много дней морила себя голодом, чтобы показать верность своей вере.

– А посему умываюсь в крови того, чью шкуру хочу примерить.

Из ее расслабленных рук сосуд выпал на траву, а Анна так и осталась сидеть на земле – вся в крови и с раскинутыми руками, – ожидая милости Луны. Она почувствовала, как тело отозвалось приятной судорогой, и поняла, что Луна снова позволяет ей принять в себя еще одного зверя.

Элишка права: когда-нибудь тело Анны не выдержит такого количества зверья, в которое она может обращаться, но Анне нужна сила каждого из них, а потому она не будет отказываться от этого. В лунном свете – и при лунном одобрении – Анна теряла свою человечность, обрастая грубой серой шерстью и увеличиваясь в размере.

И через несколько минут в лесу на небольшой поляне в окружении поваленных деревьев и высокой травы не было никакой девушки. Посреди поляны стоял огромный вепрь – один их тех, в кого теперь могла обращаться Анна, девушка, прозванная Многоликим зверем.

Глава 12

Ноа корил себя, что совсем забыл о встрече. Парень спешил, почти срываясь на бег, и очень надеялся, что Франциск все поймет и не будет злиться. И хоть сегодня в расписании значились еще занятия, Ноа настолько почувствовал себя бунтарем после разговора с сиром Роджерсом, что решил их и вовсе пропустить. Еще ему нужно было как-то сказать друзьям о своем исключении из соревнований. Этого разговора он немного побаивался – не хотел видеть разочарование в их глазах – хотя и подозревал, что близнецы оценят его смелость.

Как оказалось, Франциск, которому хоть и была предоставлена личная комната в Хэскенштадте, проводил много времени в карте фрау Энгстелиг. Это Ноа узнал от Леона, который не упустил момента посетовать на то, что Франциск слишком часто слоняется по коридорам после отбоя, чем сам нарушает дисциплину в академии.

В дневном свете выглядел как-то уныло и не так внушительно. Ноа нерешительно помялся перед дверцей, еще раз повторяя про себя слова, которые хотел сказать Франциску, и все-таки забрался внутрь.

Франциска Ноа нашел