Мне приснилась война - Роберта Каган

– Мы не общались пять лет. Как я должен с тобой говорить?

– Как со своей башерт. – Лицо Наоми было мокрым.

– Не надо. Мы оба знаем, что между нами было нечто редкое и прекрасное, но ты положила этому конец. Я пять лет ждал, что ты передумаешь. Я сделал бы все, что ты пожелала. Что угодно. Но ты так и не пришла. А теперь я должен определиться со своей жизнью. Я хочу жену и дом. И я хочу детей. Детей, которых по праву назову своими. Сейчас у меня ничего этого нет. Единственное, что я имею, – это воспоминания о тебе. О нас…

– Эли!

– Наоми, послушай меня. Я должен тебе сообщить, что после свадьбы мы с Рахилью уедем из этого штетла. Мы поселимся в Англии. Там у нее родственники. В тамошней общине требуется равви. Может, они рассмотрят мою кандидатуру.

– Ты говоришь по-английски?

– Говорю. На самом деле я хорошо знаю язык. Я его изучал. Но в любом случае большинство прихожан будут говорить на идише.

– Я не могу поверить, что ты правда уезжаешь отсюда. Мы никогда больше не увидимся.

– Возможно, нет. Но наверняка я сказать не могу. Это в руках Божьих – не в наших.

На секунду она замолчала. А потом сказала тоненьким голоском:

– Позволь мне в последний раз поглядеть на тебя. Дай запомнить форму твоего лица, взгляд твоих глаз. Разреши на мгновение почувствовать прежнюю любовь. Потом я вернусь домой, а тебе пожелаю счастливой женитьбы и долгой, благополучной жизни.

По полю пронесся ветер. Белый снег покрывалом окутывал землю, но, когда Наоми закрыла глаза, перед ее мысленным взором предстал разноцветный ковер полевых цветов, которые снова расцветут весной. Всю оставшуюся жизнь полевые цветы – их пестрота, их сладкий запах, головокружительное чувство, которое они ей дарили, – будут напоминать ей об Эли. Она положила ладони ему на плечи и вгляделась в его лицо. Он задрожал. Ласковым голосом Эли произнес:

– Я люблю тебя, Наоми. И всегда буду любить. Но теперь прощай.

Он наклонился и поцеловал ее. Потом развернулся и пошел прочь. Она смотрела, как он уходит, оставляя следы на девственно-белом снегу.

Ледяной ветер жалил ее лицо. Но она не могла пошевелиться. Ей казалось, если она будет стоять и не уйдет, Эли еще может вернуться. «Я знаю, что это к лучшему. Знаю, что он поступает правильно. Так почему я не могу просто его отпустить? О чем я думала, когда бежала сюда сегодня? Я говорила себе, что хочу попрощаться и пожелать ему всего наилучшего. Но правда ли это? Этого ли я хотела? Или я втайне надеялась, что он скажет, что не может жениться на ней, потому что любит меня? Это правда. Мириам права. Я ужасный, эгоистичный человек. Прошли годы с тех пор, как мы говорили, годы с тех пор, как касались друг друга. До сегодняшнего дня. Но когда я услышала его голос, почувствовала его поцелуй, мне стало ясно, что, если он попросит, я лягу с ним снова. И какие ужасные, мрачные последствия будут у этого нашего греха? Я знаю, что должна поспешить домой. Должа уйти и никогда не возвращаться на это место. К воспоминаниям, которые оно пробуждает. Мне надо торопиться. Шошана уже гадает, куда я подевалась».

Наоми медленно пошла прочь.

Глава 40

Когда Эли вернулся в иешиву, равви ждал его возле комнаты, которую они делили с соседом.

– Шалом, Эли, – поздоровался он.

– Шалом, равви Гельдман.

– Ты, кажется, гулял где-то под снегом?

– Да.

– У тебя есть минутка? Мне надо с тобой поговорить, – сказал равви.

Крайне редко случалось, чтобы равви Гельдман ждал кого-то у дверей спальни.

– Я шел на урок. У меня ученик. Вы же знаете, я готовлю мальчиков к бар-мицве.

– Да, я знаю. А еще знаю, что на тебе пальто. И оно все мокрое от снега, значит, ты пробыл на улице долго. Ну, Эли? Думаю, тебе следует выделить несколько минут и зайти ко мне, чтобы мы поговорили.

Эли ничего не оставалось, кроме как последовать за равви. Они поднялись по лестнице и через главный зал вошли к равви в кабинет.

– Пожалуйста, сними пальто и сядь, – старик вздохнул.

Эли подчинился.

– Эли, – сказал равви Гельдман, почесывая бороду. – Я знаю тебя с детства. И вот ты сидишь передо мной – мужчина, готовый к важнейшему дню своей жизни. Дню, когда ты женишься. Тебе очень повезло. Твоя каллах, невеста, богобоязненная, религиозная девушка из хорошей семьи. Ты ведь не сделаешь ничего, что могло бы опозорить Рахиль или ее родителей, правда?

– Нет. Конечно, нет.

– Тогда ты должен прекратить.

Эли остолбенел. Он не ожидал от равви таких слов. «Возможно, он имеет в виду что-то другое. Откуда он может знать, что произошло между Наоми и мной? Нет, скорее всего, он не знает».

– Я не понимаю, о чем вы. – Эли отвел глаза, зная, что если равви заглянет в них, то поймет, что он лжет.

– Думаю, понимаешь. Но раз ты не желаешь признаваться в своем грехе, я расскажу тебе, о чем знаю, чтобы мы оба понимали, что я имею в виду, – равви откашлялся. – Я знаю, что в прошлом происходило между тобой и Наоми Айзенберг. Собственно, я удивлен, что не знает ее муж. А может, знает, но не хочет этого признавать. И я в курсе, что вы встречались сегодня утром. Это очень плохо для всех, – он снова вздохнул и подергал себя за бороду. – Я относился к тебе как к сыну. Может, был даже слишком снисходителен, потому что считал, что тебе нужна отцовская фигура. Я позволял тебе говорить не в твою очередь и на наших дискуссиях допускал, чтобы ты говорил то, что не позволялось другим мальчикам. Но в сложившейся ситуации я просто обязан вмешаться. Я больше не могу потворствовать тебе. Ты должен навсегда порвать с Наоми Айзенберг. Если уж говорить совсем прямо – я требую, чтобы ты, если хочешь иметь крепкий долговечный брак и хорошую семью с Рахилью, положил конец отношениям с Наоми Айзенберг прямо сейчас. Ты меня понял?

Эли кивнул.

– Да, я понял вас, равви. И я уже порвал с ней сегодня. Мне стыдно, что вы об этом узнали.

Равви кивнул.

– Будет очень плохо, если твоя каллах или ее семья узнают. Это не только лишит тебя шансов на выгодный брак. Ты пронесешь эту шанду, позор, через всю свою жизнь.

– Да, вы правы, – Эли повесил голову. – Но, равви, мы с