Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина

трахаются, он ее за холку держит.

– А ты откуда знаешь?

– Не помню.

– А как ты чувствуешь, что он встает?

– Сердце начинает быстрее биться, низ живота как будто набухает.

– Это приятно?

– Да. Ноги пошире раздвинь, у меня ладонь не проходит. Ты чего, стесняешься?

– Стесняюсь. Укрой меня одеялом.

– А как я тогда все увижу?

– Не смотри.

– И зря. У тебя все красиво.

– Правда?

– Да.

– А я вот не знаю, у тебя красивый или нет.

– Что странно. Чаще же на картинах попадается… И в порнухе…

– Не приглядывалась, наверное. Он у меня под ладонью лежит, как птенчик. Затаился.

– Ты в руку возьми.

– Как?

– Вот так, можно даже пожестче.

– Я боюсь тебе больно сделать.

– Не бойся, не сломается.

– А ты здесь еще поцелуй крепко.

– Ну куда крепче? Засос останется.

– И пусть.

– Не больно?

– Нет. Он такой странный на ощупь.

– А ты вот так возьми и снизу вверх и обратно.

– Так?

– Да.

– А где приятнее всего?

– Вот тут, по краю.

– Так?

– Ну почти… Только не дергай… Нет, все, отпусти. Отпусти, тебе говорят.

– Ой.

– Ничего, научишься. Ложись. Давай подушку под попу положу. Так удобно?

– Да.

– А ты меня чувствуешь?

– Каждое движение.

– Ну вот и расслабься.

– Страшно. Как будто я умру сейчас. Аж голова кружится.

– Так и должно быть.

– А ты уже это делал?

– Было.

– С кем?

– Какая разница…

– С кем? Скажи, интересно.

– Была одна… старше меня.

– Старше?

– Да. Она многому научила.

– Вот-вот-вот здесь, пожалуйста… Давай попробуем? А то сколько можно руками? Как будто я не взрослая…

– А ты взрослая?

– Да. Ну пожалуйста!

– Я что-то не очень уверен…

– Ты меня не хочешь?

– Сама не чувствуешь, что ли?

– А что тогда?

– Я девственниц еще никогда не трахал.

– Я тоже. Думаешь, больно будет?

– Говорят, если смазки достаточно, то нет.

– А у меня достаточно?

– Вроде.

– Давай тогда.

– Ну смотри.

– Стой. Полежи так. Тяжелый, теплый…

– Вот сейчас как?

– Чувствую.

– А сейчас? Я буду постепенно…

– Если будет неприятно, сразу скажу, хорошо?

– Угу…

– Ох… Можно глубже… Еще…

– Я тут постою немножко. Когда захочешь, сама начинай двигаться.

– Куда?

– Попробую сюда… Так? Еще?

– Да.

– Поцелуй меня. Так хорошо?

– Очень-очень-очень хорошо.

– А сейчас? Ты говори что-нибудь…

– Не могу…

– Ой.

– Чего?

– А долго он там дергаться будет?

– Нет, недолго. Сейчас, подожди…

– Липко.

– На полотенце.

– А это всегда так быстро?

– Нет, потом дольше будет. Я слишком тебя хотел.

– Обмяк… А его можно еще раз погладить?

– Можно, только сразу не встанет. А ты точно первый раз?

– Ну да.

– Вообще-то непохоже… И крови нет…

– Точно первый.

– Ну я никакой преграды не почувствовал. Может, ты развлекалась?

– Чем?

– Знаешь, как в анекдоте: «Мать игуменья, мать игуменья, меня изнасиловали! Каким образом, дочь моя? Да не образом, а чем-то вроде свечки!» Что, было? А чем? Огурцом? Морковкой?

– Не скажу.

4

В издательстве мне выдали редактора Бастаркова. Володарский аж маслился, когда прыгал вокруг него. Такой прекрасный редактор! Так чудесно чувствует поэзию! Так хорошо работает с детьми! Отдала ему тексты. Через четыре дня он меня вызвонил и потребовал приехать в ЦДЛ. Типа разговор есть. Встретились у входа.

– А мы где будем заниматься?

– Сашенька, идем в ресторан, там все-таки удобнее разговаривать.

В ресторане была невероятно душная атмосфера, и не потому, что курили, а потому, что сидели лысые мужики с дипломатами и перстнями на руках, тетки с начесами и ватными плечами, и почему-то эта компания имела отношение к литературе. Само это несоответствие рождало духоту.

Бастарков усадил меня за столик и начал озираться по сторонам, наконец закричал:

– Милочка!

Подошла долговязая тетка. Посмотрела на меня, нахмурилась и зашла мне за спину. Бастарков поднял бровки домиком.

– Нам меню, пожалуйста. – Чуть улыбнулся, потом опустил уголки губ вниз.

Официантка фыркнула, резко развернулась на каблуках и ушла. Бастарков проследил за ней взглядом. Потом она вернулась и кинула меню на стол. Одновременно с изучением меню он продолжал подавать ей какие-то знаки.

– Сашенька, ты что будешь?

– Я? Ничего.

– Нет, но надо же что-то поесть. Обязательно. Здесь очень вкусно готовят. Поэтому я тебя сюда и привез. Мы же на «ты»?

– Да. В смысле вы на «ты».

– Закажи что-нибудь.

– Дорого.

– Ничего-ничего, я заплачу.

– Тогда жюльен и кофе, – хмуро сказала я.

– Милочка, нам нарезочки, этого всего, как обычно, жюльен, кофе и мне котлеты по-киевски будь любезна, дорогая.

Мне показалось, что официантка замахнулась на Бастаркова и ушла, энергично виляя задницей.

– Ну что, Сашенька, как дела, как в школе?

– Нормально.

– А в студии? Как стихи? Пишутся?

– Нормально.

Господи, ну чего пристал? У меня все тело ломит без Антохи, грудь болит, губы сохнут. А этот со своими вопросиками.

– Сашенька, наверное, нам надо будет с тобой серьезно поговорить.

Официантка вернулась с подносом и начала выставлять на стол тарелки с колбасой и рыбой, жюльен и котлету с картофельным пюре. Потом вернулась еще раз, поставила на стол графин с водкой и мне кофе. Причем кофе почему-то поставила так, что наполовину расплескала. Бастарков с тоской смотрел вслед официантке.

– Ну так что? – спросила я.

Редактор налил себе водки.

– Твое здоровье! Понимаешь… Мы когда объявляли конкурс… И вообще… Думали о том, какой будет сборник… У нас были некоторые предположения, как это может выглядеть. Мы в общем знали, что такое талантливая молодежь. Ты у нас центральный участник. И не буду от тебя скрывать, у меня случился очень серьезный разговор с директором издательства, потому что он тоже ознакомился с твоими текстами.

– Что такое?

– Ну, видишь ли, Саша… Твои стихи – это не совсем то, что ты подавала на конкурс.

– Что значит «не совсем то»? Там только пять новых верлибров.

– Ну, мы думали, что программа будет все-таки несколько другая, и ты скорее напечатаешь свои ранние произведения. У тебя было очень красиво, мне Володарский показывал – про оленей, дожди.

– Что? Этих стихов уже нет давно.

– Ну, Сашенька, давай все-таки вернемся и обсудим: может быть, ты как-то передумаешь? Все-таки ожидания публики не стоит обманывать.

– Почему?

– Потому что это публика, мы все от нее зависим. И потом, у нас еще есть некоторые дополнительные обязательства перед нашим начальством.

– Но если я не хочу?

– Что с тобой делать, Сашенька… И потом, вот эти новые верлибры…

– С ними-то что не так?

– Это сильная эротика. То есть, глядя на тебя, я все понимаю, но другие могут не понять, что такая степень откровенности может быть свойственна пятнадцатилетней девочке…

Я онемела. То есть я не могу испытывать тех чувств, которые испытываю? Зачем я вообще