Химера, дитя Феникса (СИ) - Кузиев Эд

ʺДень семнадцатыйʺ

ʺЭто не переезд, это бегство. Как только была готова одежда, Отец спешно готовил телегу с крышей. Напоследок сделал мне подарок. Он повздорил с охраной, что перед выездом начала себе цену поднимать. Я получил разрешение их успокоить. Пишу эти строки, а руки дрожат от удовольствия. Я отыгрался за все побои и унижения. Первого убил очень быстро, кисточкой в шею. А второго доо-оолго, отец уже начал торопить меня. Я нарезал его тело полосками, отсек пальцы и уши. Выбил зубы камнем, разорвал щеки, затем душил, глядя, как жизнь покидает его тело. В глазах было столько боли и желания жить, что Я пару раз ослаблял хватку, даруя воздух и надежду. Предложил ему игру, он пишет на стене своей кровью, #они ушли на Юг#, пока Я иду за секирой в телегу, если успевает, то выигрывает свою жизнь. Как же он пополз, так быстро у здорового небось не получалось. Подошёл Я в аккурат к буквице Г. Состряпал недовольно лицо и опустил топор, чем несказанно обрадовал бывшего сторожа, так с улыбкой он и умер. Кисточка пробила его сердце. Отец сначала ругался за излишнюю жестокость, но увидев надпись, похвалил за сообразительность. Возничий был бел, как кость, видя расправу, но после окрика, споро покатил по дороге. К телеге предусмотрительно навязали кусты, чтобы стирать следы тягловой. Не один Я с головой. Что же, Пустошь, так Пустошь. ʺ

(Очень жесток. Как он глумился над охраной, просто весь двор в крови и в ошметках плоти загажен. Быстро сообразил, как спутать возможных преследователей. Казну большую взяли, и закладных монет с Юга и золотом. Его постоянное желание мяса и баб меня очень пугает. При том очень злится при отказе, но слушается. Неделю тряслись в этой разбитой телеге. Нужно было сбросить хвосты, потому Любомир и успокоил возничего, но без лишней крови.)

ʺДень двадцать первыйʺ

ʺОтец разрешил побегать по лесу. Как же это чудесно. Свободой Я упивался, бегая кругами и круша всё подряд. Мой первый трофей после мух и людей. Я добыл Зайцегрыза! На память вырвал ему пару позвонков и прикрепил к цепочке, где висел крестик. Мясо жестковато, но ещё тёплое. Жарить такое на костре кощунство. Охота меня сильно радует, примерно так же, как и Бабы. Хотя и от охранников Я получил много приятных мгновений. В общем Мир большой и прекрасный. Отец отругал меня за столь нелицеприятный вид, сам виноват, нужно было отмыть лицо от крови. Завтра попробую ещё побегать. Сапоги МЕШАЮТ, больше не буду их обувать. Днём видел странные деревья, скрюченные узлом, и серую землю. Обошёл стороной, уж больно смердело то место. Сытый и довольный. ʺ

(Пришёл весь в крови, глаза, как от дурмана. Второй Возничий вот-вот убежит от нас, постоянно молится, хоть сам из свободных. Нужно найти зверобой, травка сильно Любомира успокаивает. Скорее бы добраться до Пустоши, там брат Сет, что обещает кров и защиту.)

Брат Сет, а не тот ли это Храмовник, что меня на Таинстве встретил? Жаль, нет описания или каких-либо на то намёков.

*****

— Отдать концы, эй, Сенька, тяни узлы! — Раздался окрик Романа. Зачитался Я дневника, потеряв счёт времени, а мы уже причалили к острову. Нужно выйти на палубу, размять спину да землю оглядеть. Накрыв Адель курткой, поднялся из трюма, следом высыпали вои, отчаянно грохоча сапогами. Остров был невелик, вытянутая вдоль по течению песчаная коса, шагов на четыреста, с редкими деревьями и кустарниками. В самой широкой части достигла шагов шестидесяти, но для ночлега человек сто могут разместиться. На берегу Я не видел опасности, но чувство тревоги меня не покидало и шло оно ниже по Иртышу.

Команда сноровисто спустила на бережок припасы, ткань для навесов и дрова. Остальные разбежались, разоряя птичьи гнезда и собирая топляк.

— Добрый вечер, Светоч, — приятный низкий голос раздался со спины. А моя чуйка взорвалась огнём ненависти и разочарования. Медленно обернувшись, Я узрел обладателя голоса. Крепкий муж, чуть ниже сажени, в богатом плаще, обитым мехом, стоял, широко расставив ноги, скрестив руки на груди.

— Мира Вам, незнакомец, — ответил чужаку. Тот повёл пальцами в перстнях, разминая руки.

— Жаль уходить с Ладьи, спится здесь сладко, и народ вежливый и обходительный. — Потянул руки вверх, хрустнув затёкшими суставами, рыжий муж, с завитой в косички бородой.

— Вы не были на обеде, Повар приготовил чудную уху из речного чёрта. — После моих слов рыжебородого, как подменили. Он стал излучать опасность и злобу.

— Не трать слова понапрасну, разменяй их на молитвы. А где Старший Помощник, кто видел? — обратился к Десятнику неприятель.

— Он сошёл с Ладьи сразу после переволока. С именем Бога на губах и счастливой улыбкой, — спокойно ответил Я.

— С именем Бога, говоришь? И кто посмел убить моего побратима? Кто приговорил неприкасаемого?! — проорал последние слова в лицо Десятнику.

— То Суд Богов так решил. Никто не вправе то Судилище отвергать, лишь смириться да уповать, что Рагнар ушёл правильно, — глядя в глаза, в которых бушевало пламя, произнёс, чеканя каждое слово. В его глазах пламя угасло и зажглось понимание.

— У меня один вопрос. Как тебе удалось сие?

— Воля Богов, Я не мог иначе, если Мать Сыра Земля и Отец Грозное Небо так решили. Лишь слепо исполнил их волю. Никому не позволено святотатствовать против их имени и значимости. Мой Род относится с уважением к чужой вере, но и обладает нетерпимостью к богохульству.

— Ты вызвал Рагнара? — спросил меня ворог. Я отрицательно покачал головой.

— Я, Ярл Сигмунд Двухжильный, нарекаю тебя Вечным Врагом Рода. Весть о том через седмицу разлетится по всей Земле, что будет гореть у тебя под ногами, но напрямую тебе никто не причинит зла, лишь всем тем, кто тебе дорог и люб. Клянусь своим Господином Средой. А теперь прочь с дороги, убийца моего Брата.

— Я ответил на твой вопрос, — преграждая путь на сходни, произнёс Ярлу. — Скажи, на берегу у порогов, не отдавал ли ты закладную монету Рагнару? — нырнув в Талант, наблюдал, как злоба и ненависть разбавились изумлением и растерянностью.

— Я отказываюсь тебе отвечать. Мне нет дела до твоих домыслов.

— Ты уже ответил, Ярл Сигмунд. Вместе с вестью обо мне, разошли вторую, кто толкнул Старшего Помощника на тот Суд. Или та правда не нужна для твоей Славы? — отступая с дороги, пропустил взбешенного моими расспросами Моремана.

— Зря ты так с ним, он не кидает слов на ветер. Тебе ещё до Оби с ним плыть на одной Ладье.

— Ярл потерял свою Удачу, а скоро с ней и статус. Вряд ли мы отплывём с ним, потому он на берег и вышел. Думаю, его другой Корабль подберёт.

— Выше нас никто не был. В рыбацкой деревне сказали бы, а мы там две седмицы назад проходили.

— Снизу идёт, как раз успеете лагерь поставить.

Богдан недоверчиво поглядел, пошёл было на сходни, как вдруг остановился и вернулся в трюм. Выходил уже с пятью щитами, формой перевернутой капли. Я одобрительно кивнул головой. Следом за ним Борис тащил копья. Дружинники приняли мои слова серьёзно и готовились к отражению возможного нападения. Приготовления были не чета нашим, из городища. Ров не выкопали, колья не воткнули, забора нет. В общем, растянули полог, с краю обложили камнем очаг, только вот топить особо нечем. Топляка очень мало, а более шустрые ушкуйники весь его подсобрали. Степан криво поморщился, забрал разбитый Рагнаром щит да наколотил из него поленья. До утра тепла вряд ли хватит, но тьму разогнать сможет. Подышав речным воздухом, Я вернулся в трюм. С моим появлением Адель успокоилась и вновь уснула.

ʺДень двадцать третийʺ

ʺДошли до захудалого городка, так, село на тридцать дворов. Люд весь ущербный и кривой. Лица в язвах да шрамах, увечья у каждого второго, от них разит смертью, обреченностью и опасностью. Никто из них не ценит свою жизнь, оттого готовы рвать любого. На меня не пялят глаза, не тыкают пальцем, просто оценивают, смогут ли заборонить меня ради куртки, еды или просто по праву сильного. Пока не трогают, это вселяет уверенность в мои силы. Пока отец выглядывал ориентиры, куда нам следует направиться, возле корчмы высыпал народ, живо нас обсуждая. Через короткое время от них оторвался один отвязный паренёк, без левой кисти. Глядя мне в глаза, произнёс: — Сымай куртку, коли хочешь жить. Я успел только удивиться, как кисточка хвоста пробила ему оба глаза и висок, до того, как он упал. Отец лишь поморщился и вытер заляпанный пометом сапог об тело. Через короткое время вышел наш провожатый в чёрном балахоне и с рупором на голове. Шумный люд как ветром сдуло. Первый раз Я почувствовал силу, с которой не смогу совладать, это злило и притягивало. Муж шёл позади, постоянно поправляя и указывая повороты на загаженных улицах. Проходили мимо одного разноцветного дома, в лицо дунуло похотью и грехом. Я аж оторопел и резко остановился. Отец поторопил меня, обещая, что Срамной дом мы посетим позже, нужно сначала разместиться и встретиться с Братом. Срамной ДОМ, жди меня, скоро встретимся. (Ужасное место, ужасные люди, отвратительная погода. Хотя, при наличии денег и тут можно быть Князем. Главное, чтобы брат не подвел и оказал достойные моему статусу почести. Мне нужен добрый дом, прислуга — три-четыре закладных и кухарка. Охрана из воев, лучше ветеранов. Но пока остановимся в этом захолустном городке. Завтра, надеюсь, переберёмся в более приличное место.) ʺ