Химера, дитя Феникса (СИ) - Кузиев Эд

— Да, но не полную виру, да и отказать могут, без гонений.

Я крепко задумался, зачем нужны эти сложности и почему Храмы чужих Богов ведут эту игру. Получается, каждый из Храмовников продвигает свою цену закладным монетам. Тем самым выделяя свою паству. Чем больше последователей, тем выше цена. Власть она всегда такая, зиждется на вере людей. Что Боги, что знатные или Отцы городища. Ведь загнать Люда в кабалу не так уж и сложно, мне о том Василий Фёдоров ещё рассказал, значит, и на Большой Земле есть что-то подобное. А ещё не мешало бы узнать про нашего попутчика, что разыграл карту Рагнара. Ответить на мой вопрос может только Корабельщик. Приняв решение, Я поспешил к Роману, привлёк его внимание и спросил в лоб, внимательно наблюдая за сменой настроения.

— У меня вопрос: кто тот человек, что подбил Старшего Помощника на Суд Богов? — глядя ему в глаза, в которых мелькнули сначала сомнение и испуг, а позже досада.

— Я знаю, что ты чуешь ложь, потому не могу ответить на твой вопрос. На берегу я приставлю к тебе охранение, да и дружине не мешало бы выполнять свою службу более рьяно. Иди отдыхай. Мне теперь нужно работать за себя и за Рагнара.

Глава 20. Большая Земля

Я вернулся в трюм полный тяжёлых мыслей. Первый после Богов на своей Ладье, Роман был напуган неизвестным мне Мужем. Кто же он такой и чью силу представляет? Вынув из кармана прощальный подарок Василия, внимательно её оглядел. "Гори в Сварге…" Как Я помню, это слова из молитв к Перуну. Значит, у меня на руках закладная из Капища Бога Руссов.

В тёмном трюме всё было без изменений. Адель сидела одна, всем своим видом показывая, что с ней лучше не иметь дела. Дружинники травили истории и были расслаблены, но оружие не оставляли даже во сне. С моим появлением комната наполнилась цветными всполохами эмоций. Теплом повело от Ведьмы, лёгким страхом и уважением от воев. Встав и оправившись, ко мне подошёл Старший.

— Моё имя Богдан, я десятник дружины Князя. Мой приказ — доставить тебя в стольный Град для службы моему Господину. Прости за то, что поставили тебя под удар, не успели вовремя вмешаться. По началу это казалось, как зацепки мореманов к тем, кто чаще бывает на суше, часто дальше упрёков и обидных слов не доходит. А обернулось поединком в Чести. Мне уже подумалось, что подвёл Княжича, а ты удивил.

— Кто тот человек, что спрятан в закрытой комнате? Я видел его на берегу.

— О ком это ты, не понимаю? — произнёс десятник, загоревшись огоньками лжи.

— Жаль, что ты решил меня обмануть. Тот Муж, у которого борода косичками заплетена, последователь Одноглазого Одина. Не смогу более верить и доверять тебе, раз ты на простом вопросе лукавить принялся. Василий сказал, что Я свободен после помóги твоему Господину, как и моя спутница. Потому Я бы хотел быстрее закончить. А тебе бы подумать, почему тот человек не хотел, чтобы Светоч добрался до Князя. — Пока выговаривал Богдану свои мысли, вся дружина начала подниматься за спиной.

— Как ты смеешь, выродок Городища, поклёп на дружинника возводить? — Прокричал самый молодой из воев. — Знаешь, что за клевету на служивого бывает?

— У нас за Кривду режут язык и клеймят Ланиты. Вира в двадцать монет. А ежели выплатить не можешь в срок две седмицы, уходишь в Яму. А ты подумай, почему Богдан на то мне ничего не сказал, прежде чем вступаться. Девять воев поднялись Десятника спасать, али он увеченный какой, али Я слишком грозен? — ответил Я. — По счёт выродка, Я запомнил, благодарю, что дал понять ваше отношение ко мне. Что же за беда такая у Града вашего, что без урода её не разрешить? — с усмешкой закончил фразу. Видя ошарашенные глаза дружинников, догадался, что наказание за клевету у них помягче.

— Борис, успокойся, его право. Забыл я наказы Дьяка, что такие, как он, чуют ложь и окромя Правды ценности другой не ведают. Прости мой грех и не серчай. То люд страшный, потому мы их стараемся не замечать. Сказывается мне, что ты догадался, почему Рагнар тебя задевал. Ежели обидел чем, дай время искупиться.

— Мать сыра Земля не привечает клятвопреступников и лжецов. Потому солгать на Земле, есть ложью своей оскорбить Бога.

— Так мы на Ладье.

— Та, что на реке, а река на Матери. Если секирой ударить не по голове, а по шапке, то получается — шапка виновна, что голову не уберегла. Били-то по ней. Скажи мне, что рождается не на Земле и не под Небом? То-то же.

— Я подумаю над твоими словами.

Закончив с разъярёнными воями и крепко задумавшимся Богданом, Я присел рядом с Адель. Она обняла меня и положила голову на плечо.

— Не жди от них доверия и защиты, они люди приказа. Сегодня они тебя оберегает, а завтра будут гнать, как зверя, ежели на то повеление их Князя будет.

— Нет в них веры крепкой и силы, но они свободны. Вот ты издалече пришла, много всего видела, а Я за четыре седмицы только Мир краешком увидел, дальше дневного перехода никуда не ходил и только с папенькой. Мы как на верёвке к своему поселению привязаны. Но вот свободой они своей не во благо распоряжаются, а во зло. Возвеличивают Богов не усердием, а ратными делами. Можно подумать, что их Боги только крови и алчут. Истинным то не треба. Матери Земле неважно, где ты живёшь и во что ты одет, мы её дети, что неразумением своим только портим всё и огорчаем Её, Отцу Небо не нужны костры из врагов и Храмы в его честь. А тризну мы справляем только для суда Его. Чтобы вознеслась вместе с дымом душа, да встала на Суд, а там — как прожил свою жизнь, так и уйдёшь за Черту. Ночью с корабля не уходим, на островке нас ждёт Зло. Постарайся уснуть сейчас, потом будет не до сна.

Адель внимательно посмотрела на меня, коротко кивнула головой и полезла на тюки. Ко мне тотчас подошёл Десятник.

— С чего ты решил, что нас чего-то ждёт на острове? Мы всё время на нём стоим, и бед не было.

— Считай это чуйкой. Твой неназываемый друг одержим. Он не остановится. Питье и еду лучше сейчас взять, пока потравы в ней нет. Ночью на Ладье останемся мы с Девой. Если есть на то твоё решение, можешь выставить двоих в охранение.

— Быть посему. Может, нам всем остаться?

— Я выродок, как сказал Борис, мои чудачества никого не удивят. Адель моя спутница. Если останемся все и будет нападение на остров, то как ты будешь пред Корабельщиком объясняться?

— Пару воев в охранение достаточно, чтобы одного-двоих заборонить, а более убийц не бывает. Решено. Борис и Глеб, после того, как сойдём на берег и обустроим лагерь, вернётесь сюда и, чтоб не спать. Утром сменим, в пути подремлите.

— Может, Я на острове останусь? — спросил молодой вой.

— И вправду, Богдан, негоже парню с выродком сидеть, а вдруг подхватишь чего от меня, ума, например, — вернул Я язву Борису. Тот заскрипел зубами, но промолчал, видать, понял, что прошлый раз перегнул палку. — А ежели, как ты сказал, то ставь за Старшего меня, а чтобы ссоры не было, сейчас объяви.

— Во всём слушайтесь Босика, в рамках разумного. Готовимся лагерь ставить, землю уже из-за тумана видно!

— Зачем ты так? Он же горяч, потом палки будет в колёса ставить.

— На острове ему не жить оттого, что ярый больно. А тут не уснёт из-за злобы. Две пользы одним словом сделал, — говорил Я достаточно громко, дабы в тихом трюме речь все услышали. — А за питьё и снедь позабыли.

Тотчас Борис вышел вместе со вторым. Я же взял в руки дневник, ночь длинная, а прочитать и осмыслить многое ещё нужно.

ʺДень четырнадцатыйʺ

ʺКак сказывает Отец, пряники кончились. С утра пришёл худой и плоский, как доска, старик, махал верёвкой и мелком, затем записывал с меня мерки, спрашивал: могу ли Я хвост под штанами прятать. Получив в морду, крикнул охрану. Те поколотили меня для приличия, да остались в моей темнице. Затем прыгал с тряпками, пару раз кольнув иголкой на шее, видно, что с удовольствием промахнулся. Вечером пришёл опять с готовым кроем, примерил шитьё, поджимал и очерчивал излишки, подгонял штаны и обувь. Через два дня будет готов комплект. Сама ткань мне по нраву, мягкая и добротная. Цвета тёмный беж, оторочка тёмной кожей, пуговицы костяные серые. Скучно без мяса и баб. Раз одежду готовят, значит, скоро выход будет. Охрана болтает, что в Северные Пустоши поедем. Отец приходил весь нервный, причитал, что предприятие наше многим стало интересно, и что тот интерес не сулит нам ничего хорошего, потому нужно быстро уходить в ничейные земли. На мой вопрос, есть ли там Блудницы, приказал охране всыпать мне плетей. Кожа и чешуйки затвердели, потому было скорее неприятно, чем больно. Кого-то принесло, на ночь глядя. ʺ