Химера, дитя Феникса (СИ) - Кузиев Эд

— Соизволили оторвать свою величественную задницу для службы.

Наконец появились поверочные с алчными глазами и важностью неимоверной, что была видна даже без Дара. Тяжело и чинно ступая, оглядывали Ладью, столпившихся мореманов и усадку Корабля. Дойдя до места, требовательно махнули рукой, тотчас сходни спустились, уперевшись с грохотом в просмолённые доски.

— Досмотр. Приготовить груз и личные вещи, корабельщику доложить о раненых или хворых. Личный тюк — две деньги, товар — четырнадцать. Хворых в острог, раненых в лечебницу.

— Порядок знаем, не впервой, — заискивая пред Знатными, отозвался Роман. — Туточки всё по описи, проверяйте. Хворых нет, а раненые так, пустяки.

— Береста чего кривая такая, чёрт ногу сломит, вот как мне проверять-то? — скривился один из Мужей. — Вира за неуважение к Пристанским Служащим.

— То понятно, как же ж без неё, — отозвался с улыбкой Степан. — То береста кривая, то Клин. Почерк не разберёшь, али буквицы с наклоном. Не припоминаю, чтобы хоть раз всё устроило.

— Это как у тебя язык повернулся сказать такое? Хочешь за неуважение личную получить?

— Дык вы ответьте честно, ту виру вы кому-то отдаёте или себе оставляете?

— Да чтобы я мзду брал? Не вжисть такого не было! — Разъярённо прогремел важный чин.

— Что скажешь, Босик?

— Ложь, — коротко ответил Я, продолжая наблюдать за Градом.

— За наговор на Служащего назначаю виру размером в деньгу.

Степан лучился довольством.

— Слышь, мореманы, Светоч из Городища, которого мы по приказу Князя привезли, неисправный оказался. Придётся на обмен возвращаться.

Тотчас Ушкуйники, что еле сдерживались, прыснули от смеха, громко гогоча.

— Какой такой Светоч? — Попятился назад портовый служака. — Почему не доложили? Я разберусь и вернусь. — Уже убегая, смешно толкая вперёд тучное тело маленькими ногами, прокричал мздоимец.

— Куда же ты, плату за груз прими по кривой бересте! — уже не сдерживая смех, крикнул Разин.

— Стенька, етить тебя за ногу, ты чего с портовыми зацепился? Жизни же теперь не дадут.

— Роман, ты хоть и Корабельщик, а жизни не знаешь. Теперича тебя за версту обходить будут. А ты ежели за грех вспоминать не будешь, то и тебя лишний раз не дёрнут. Айда на берег, по мостовой соскучился, да и горло першит от простой воды. А не потраченные за виру монетки Светочу отдай. Ему нужнее. Будь здрав, Роман, знаешь поди, где меня найти.

— К блудницам и в кабаке, где ж ты ещё ночуешь, хоть бы мамку проведал. Забыла она, какого цвета твои наглые глаза, — пожурил помощника Рифф. Степан смутился, но старался не подавать виду. Обстановку разрядил Повар.

— А нет, так я сам её проведаю. Глядишь, отчимом стану тебе.

Ладья второй раз прыснула, красный как рак Разин быстро спустился с Корабля, широко, как и все мореманы, расставляя ноги, пошёл в сторону ворот, волоча тяжёлый тюк с добром. За ним потянулись остальные, но в отличие от Младшего Помощника не в город, а разгружать Ладью. Рядом уже столпились получатели и торговцы.

— Будь здрав, Роман. Пора и нам честь знать да на доклад к Князю идти. За твою помогу и содействие замолвлю словечко Дьяку да Господину. Прощай!

— И вам не хворать. Бегите ужо, работы невпроворот. До вечера бы успеть.

Я подал руку Корабельщику, махнув на прощанье Повару и мореманам, спустился на причал. Добрые доски, одна к одной и без изъяна, просмолены и посыпаны песком.

На пристани нас с Адель нагнал молодой мореман.

— Тут это, деньга малая. За помогу, добычу чертей и виру Портовым. Что-то от Романа, что-то от нас. А тебе, красавица, платок в дар. То Повар так распорядился, говорит, теперь побегает ишо…

Мы поклонились ушкуйнику в знак благодарности да снова поплелись за Дружиной, жадно озираясь. Впереди знания да новые встречи. Деревянные настилы сменились битым камнем, что был утрамбован телегами и тысячами гружённых ног, затем дорога лоснилась каменной мостовой, что была уложена ровными кирпичиками размером в две сажени шириной. Какой же это труд — выбить камень, обтесать да уложить без зазоров и огрехов. Вокруг сновали и шумели, ругались и спорили разношёрстные люди. Пару раз резанули ухо нечестивые слова, но окромя меня никто не обратил на то внимание. Чинно ходили Купцы, руководя работами по загрузке или выгрузке товара. Чертыхались под весом тюков грузчики, костеря толстосумов. Да с десяток лихих Людов примеривались к чужим кошелям. Я остановил Десятника.

— Богдан, тут ватажники алчут чужой казны, вон те двое и там ещё.

— Так то карманники, дело Стражи, не моё.

— Как так-то? Ведь они грех задумали, почему их не изловят да руку не порубят?

— На то и щука в пруду, чтобы карась не дремал. От них бед не много, мы более серьёзными делами заняты, на мелочь не размениваемся. Да и не рубим мы руки, у нас вира на то другая: острог али работы на каменоломне. Камня на мостовую нужно много, а труд тяжёлый.

— Сообщите Страже на то, ведь недопустимо такое пренебрежение. Если каждый будет говорить, что это дело не моё, то порядка не будет вовсе. А если тот Люд, чьё дело улицы мести, захворает или уйдёт за Черту, Вы в мусоре увязните? — стоя на своём, продолжил Я.

Богдан остановился, тяжело вздохнул.

— Ты ведь не уступишь? — дождавшись моего кивка, обратился в Дружине. — Борис, кликни стражников или милицию, пусть десяток пришлют на портовой улице порядок навести.

— Дык чего, я посыльный теперь? Буду любую прихоть исполнять? Может, ещё и нужник за ним выносить придётся? Не для того я в дружину ушёл, дабы теперь ущерб Чести нести. — Взбрыкнул молодой вой.

— Тебе приказ Десятник отдал, будь добр, выполняй! — отрезал брат Бориса.

— Я Вой, я бью ворога и выполняю самые сложные приказы Князя. Не было ещё ни единого случая, чтобы не справился со своей задачей, — гордо выпятив грудь вперёд, произнёс дружинник.

— Ночью, когда в трюм пришли двое убийц, ты какую выполнил задачу? Грохнулся оземь? Смири гордыню, она тебя не делает Мужем, лишь только лишает смысла твою службу, — тихо произнёс Я. — А коли лень бежать, то вяжи их сам. Я укажу тебе на них.

— И что ты им предъявишь? Я, Светоч из городища, считаю Вас карманниками, потому сейчас руку будем отнимать. Горазд ты языком трепать, а на деле… — смялся под конец своей речи Борис.

— А на деле Я — выродок, каких много из тех мест, где люди рождаются и умирают уже более двух столетий, оберегая Ваши земли от Орды. Дабы ты мог, стоя на земле Князя без тварей и отродий, бить себя кулаком в грудь и говорить про ущерб своей Чести. Тебе хоть раз хотелось вдоволь напиться водицы из родника? Не потравленную, а прозрачную, чтобы умываться ею, а не песком? Для Люда там — это мечта. Выжигал ли ты мёртвый лес кругами, что язвами торчит из Матушки Земли и растёт быстро, как плесень на сыром камне, выпуская изменённых животных, что алчут принести больше смертей? Видел, как хворает твоя сестричка и мёрзнут родные, по причине отсутствия хвороста и дров, что может согреть жилище? Дерева много, но всё более ядовито, чем полозы и змеи. Несмотря на то, мы поддерживаем порядок всеми силами. Тянем зелёную воду из болот и прогоняем через сито, и никто не скажет: то не моя забота, мне воды на сегодня хватит. Все, как один встаём с утра и чистим жилище от плесени, чтобы дыхало не забилось не у тебя, не у соседей. А коли в лесу кто узрит порчу, кидает все свои дела и бежит в поселение, дабы предупредить о том. Весь поселок идёт на то место, жгут лес, бьют тварей, засыпают земельцу. И по совести всё делают, ибо знают, что один зайцегрыз могёт семью сонную вырезать за ночь. Ежели шум в соседнем доме, то бегут все соседи на помогу. Сегодня ты оказал поруку, завтра тебе. А теперь, как ты прознал про Правду, скажи, кто из нас больше выродок? Тот, что внешне с изъяном, или тот, что внутри? — высказав накипевшее, Я взял за руку Адель и потянул её к воротам.

Дружинники стояли, огорчённые отказом Бориса, как вдруг за спиной раздался крик прохожего: