Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

– Что это у тебя с рукой?

– А! Ерунда! – Девушка игриво выгнула кисть и, как бабочка крыльями, затрепетала ресницами, но от Землеройки не ускользнул все тот же странный взгляд, полный вызова и чего-то еще. Обиды? Нет, не обиды.

– Родители думали, что могут запретить мне видеться с Филей, – продолжила Ангелина. – Тогда я сказала, что выброшусь из окна. Мать выкрутила все ручки на окнах. И мне пришлось немного поцарапать руку. Вот здесь!

– Но это же больно, – испугалась Люба.

– Да я их только разыграла, глупенькая. Жестью от банки провела по руке. Даже крови почти не было.

«Я не глупенькая», – обиделась девочка. А Землеройка тут же добавила: «Она сказала это просто так. Она не знает, какой тебя считают».

– Тебя отпустили с уроков? – спросила Люба, когда они вошли в пустую рекреацию. – Почему ты тут стояла?

– Отпустили с криками, – ухмыльнулась Чайкина. – Элеонора, поганка, сказала, чтобы я убрала телефон. А я подождала и снова достала. И так несколько раз. Эх! Они решили меня вытурить из школы. Но я просто так не дамся.

– А мне казалось, Элеонора Павловна – добрая учительница, – сказала Люба, шмыгнув носом.

– Мне тоже так казалось, – Ангелина рассмеялась, – в младших классах…

– Я не маленькая, я на год старше всех в моем классе. Просто я долго болела и потому сильно отстала. Иначе я давно была бы в седьмом.

– Значит, мы могли бы подружиться, – проворковала Ангелина, глядя из-под ржавых ресниц.

Она посмотрела на покрасневшие Любины глаза и добавила:

– С Кулаковой я разберусь сама, и они тебя больше не тронут. Вот, держи. Это защищает от врагов.

Девушка сняла с руки один из браслетов и протянула Любе.

– Это мне? Просто так?

– Конечно, просто так. Только не рассказывай никому, что меня собираются вытурить из школы. Враги должны считать меня милой.

Люба еще раз вгляделась в ее лицо, покрытое бледными, едва заметными веснушками, в глаза неопределенного цвета.

Вызов и что-то еще.

Девочка вдруг поняла – что. Нет, поняла не девочка – как всегда, поняла Землеройка. В глазах Ангелины таилось страшное одиночество. Оно жило там уже так давно, что стало похожим на василиска, который, поселившись в зеленом оазисе, со временем превратил свой дом в мертвую пустыню. Еще в ее взгляде читались недоверие и осторожность, так хорошо знакомые всем зверям, которых когда-либо преследовали гончие.

Одиночество, недоверие и кошачья осторожность…

Люба неторопливо возвращалась в класс. Вдруг она остановилась – и прикрыла рукой рот от неожиданной догадки.

«В ней живет Кошка. Не Землеройка и не Тапир. Не какая-нибудь домашняя ласковая киса, а дворовая дикая Кошка, всеми брошенная, но готовая постоять за себя».

Любе нравились кошки, они всегда казались ей грациозными, ловкими и опасными, достойными восхищения.

Девочка вошла класс. Никто больше не обращал на нее внимания, только Тугин прошипел:

– Ты там пол-урока проторчала. Так мы и поверили, что все это время ты мыла руки.

Она не обратила на него никакого внимания. Глубоко задумавшись, она поглаживала новый браслет из проволоки, похожий на узор, нарисованный черными чернилами на коже.

Придя поздно вечером, мать Любы нашла дочь в чудесном настроении. Девочка стояла возле гардеробной и рассматривала себя в зеркало.

– Солнышко, я же сказала тебе ложиться!

– Мам, мне нужно одеться завтра по-другому.

– Что значит по-другому, Любаша?

– У меня есть что-нибудь черное? Например, черный свитер. И красивые бусики. А, мам?

Илья Кротов

Мальчик с самого утра решил следовать совету Монгола и внимательно следил за тем, что делают его враги. Но Афанасьев сегодня выглядел сонным и не обращал на него никакого внимания, Урбанский заболел, а Тугин весь день играл в телефон.

Иногда парни гоняли в рекреации в футбол, сделав мяч из скомканной бумаги, обернутой скотчем. Десятки таких мячей к концу уроков будут выброшены дежурными учителями в урны. Кротов поглядывал на игроков, но держался в стороне.

Илье быстро надоело это занятие. Зачем ему предугадывать их действия? Он просто не хочет иметь с ними ничего общего. Тогда мальчик решил, что проведет нынешний день в полном покое, – и даже если кто-нибудь захочет вывести его из равновесия, он на это не поведется.

К тому же Илья плохо себя чувствовал. Еще вчера вечером начало першить горло. Он решил, что переел зеленых яблок, но скоро из носа потекло, и Илья понял, что заболевает. Хорошо, мама дала ему бумажные платки. Это он сначала думал, что это хорошо.

Кротов любил ходить в школу и честно говорил об этом взрослым. Лежать дома с температурой ему было скучно. Одноклассники не понимали его, и он не мог объяснить им, что в школе каждый день не похож на предыдущий и если научишься слушать, то можешь узнать много полезного. Дома же время тянется медленно, и жизнь проходит впустую.

Но на этот раз если он заболеет, то, может, оно и к лучшему: во-первых, Илья сильно устал от всех этих конкурсов по математике, во-вторых, он был бы рад какое-то время не видеть павлиний хвост, кабаньи глазки и лошадиную ухмылку.

Чувствуя легкий озноб и повышающуюся температуру, мальчик уже представил, как хорошо будет отдохнуть от постоянно дергающих его парней. Но на уроке английского произошло нечто странное, что вывело его из состояния равновесия, в котором он пребывал все утро.

Это показалось ему похожим на какую-то ошибку в математическом уравнении. Как он мог лишиться спокойствия, когда оградил себя от всех, кто его нарушал?

Девочка, с которой никто не хочет дружить, попросила у него платок. Он дал бы ей, ему было не жалко…