Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

болтает, кто-то не доводит до конца ни одного дела, а кто-то просто корчит рожи и ведет себя по-детски. А у тебя есть кощеева смерть? То, что мешает спокойно жить.

– У меня? Нет.

«Я трушу», – тут же подумал мальчик.

– Ну, тогда самообман одна из них, – засмеялся учитель. – У каждого что-то есть. Зачем ты мне вообще рассказываешь о Любе? Решил стать защитником всех обиженных?

– Мы… мы даже не дружим… Сегодня я должен был ей помочь. Но я, кажется, подвел ее. И как староста тоже. Теперь меня это мучает.

– Так пойди извинись. Или ты извиняешься только перед друзьями?

Мальчик пожал плечами.

– Извиняться всегда сложно, – сказал Кирилл Петрович как будто самому себе. – А иногда бывает так, что можно и не успеть.

«Благодарить тоже сложно, – подумал Илья. – И момент всегда будет казаться неподходящим».

– Я хотел вас попросить кое о чем. Если вы сможете чем-нибудь помочь Любе, то сделайте это.

Кирилл Петрович кивнул:

– И я тебя попрошу. Не размахивай больше циркулем у меня перед носом.

– Ой!

Циркуль вернулся на свое место.

Озеров вернулся к проверке тетрадей.

– Кирилл Петрович, можно еще совет?

– Валяй.

– Опасайтесь того старшеклассника, его отец – глава Морского района или что-то вроде того.

– Не знаю, как обстоят дела с Морским районом. Но с сыном ему справиться не удалось. Не волнуйся, я не скажу то же самое его отцу. Можешь мне этого не советовать.

Весь оставшийся учебный день Илья пытался найти Любу, но она куда-то исчезала сразу после урока. Девочка теперь уходила на всю перемену и не сидела, как раньше, в уголке с наушниками в ушах.

Когда мальчик вернулся домой, у него начался сильный жар.

Аладдин

Роман Штыгин стоял, нахмурившись, у окна. Андрей видел его широкие плечи и бритый затылок. Но даже со спины чувствовал, что лицо у отца сердитое.

– Пап, еще раз тебе говорю, этого больше не повторится.

– И еще раз, и еще много-много раз. Кажется, я где-то уже слышал эту песню.

Юноша торопился. А разговор обещал быть долгим.

Зайцев уже звонил сегодня и звал его на музыкальный экзамен к одной старшекласснице. В социальных сетях она приглашала всех нынешним вечером. Вася видел в этом скрытый намек: не всех, а их, только их.

О ней сложно было вспоминать без легкой дрожи. В свои шестнадцать она выглядела настоящей женщиной. Когда Андрей думал о Марго, то чувствовал во рту вкус спелого манго и папайи, аромат экзотических цветов туманил ему голову, большие белые бутоны, полные нектара, распускались перед глазами, а руки будто перебирали горячий песок. «Глупо, – думал он лениво, – слишком много мотыльков все время кружит вокруг нее. Она открыта для всех и недоступна никому. Зачем мне она? Зачем?»

Андрей даже не был уверен, что она ему нравится, но раз уж она так привлекает всех остальных… Игривые большие глаза и ровные белые зубы, стройная фигура….

С Андреем она была одного роста, Зайцев как раз доставал ей до груди, что, как он любил повторять, его полностью устраивает.

«Они с подругой смотрели на нас, – кипятился Вася Зайцев. – Тогда, на Дне учителя, когда мы сидели все за одним столом. Она все время подавала знаки».

«Не на нас, а на меня», – Андрей прекрасно помнил тот день. Педагоги позвали к своему накрытому разносолами и нарезками столу тех учеников, которые вели уроки за учителей, и расспрашивали их о том, как все прошло.

Марго обратила на него внимание, потому что он сменил платок Аладдина на костюм и галстук. Он терпеть не мог носить пиджак, но как только надевал, пожилые и молодые учительницы, а иногда и одноклассницы так и сыпали комплиментами, неустанно повторяя, как костюм ему идет. Андрей не замечал разницы, только вот галстук с воротником натирали шею и мешали поворачивать голову.

Марго в тот день в облегающем лазурном платье сидела в другом конце зала, положив ногу на ногу, и покачивала туфелькой. Еще никогда он не понимал языка взглядов так ясно – он привлек ее внимание, и она играла с ним. Каждый раз, когда их взгляды встречались, его пробирала приятная дрожь.

«Это ей ничего не стоит, – думал юноша, – она уже сто раз так играла с другими».

С большим трудом он оторвался от мыслей о Марго и вернулся к разговору с отцом.

– Я и сам был не рад, что прогулял алгебру. Под конец дня я вымок и замерз.

– Ты вымок и замерз, – нараспев повторил Штыгин-старший, – но бабуля, которая еле ходит, напоила тебя чайком, и ты блаженно уснул.

– Рома, мальчик был не на высоте в тот день, это точно. Но и мокрым до нитки. Вид у него был, как у китобойного судна после нападения Моби Дика, – подала голос бабушка из соседней комнаты.

Они гостили у нее второй день. Мать отпустила Андрея провести выходные с отцом. Но отец здесь не гость – уже больше года он почти все свое время проводит у бабушки в квартире.

– Мама, ты покрываешь обманщика. Неважно, каким он вернулся, важно, что я узнал о прогуле из уст Маргариты Генриховны, а позже мне позвонила бывшая супруга и обвинила в том, что я не проследил, пришел ли он в школу. Странно, я думал, они с тетей отправляли тебя туда.

– Они и отправили. Но я сел на автобус в другую сторону.

«Лучше признаться сразу, – решил Аладдин. – Так быстрее. И от него все равно ничего не скроешь».

– Я не рассчитывал, что ты меня поймешь, пап. Это было мое