Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

Отец резко обернулся, однако лицо его было спокойным. Даже слишком спокойным.

– Но потом мы снова решали его без тебя – твое личное дело. Только почему-то с Раисой Львовной наедине. Поверь, мне не меньше тебя нравиться глядеть на ее кислую физиономию. Ты не понимаешь, да? Все вы не понимаете, когда с вами говорят без крика.

– Роман, – раздался голос из соседней комнаты, – признай, что и ты в свое время прогуливал географию. Гонял с мальчишками в футбол на соседнем дворе. А говорил, что брюки порвал о гвоздь, на котором висела карта Австралии. Интересно знать, как нога взлетела так высоко…

– Это хотя бы был спорт, а не тупое шатание под проливным дождем, – отец взял Андрея под руку и, наклонившись над самым его ухом, прошептал, – спасибо, хоть посидел с ней на этой неделе, а то она мне всю подноготную вспомнила. Видимо, тебя и впрямь совесть замучила.

– Теперь вся эта история мне поможет, – ответил юноша шепотом. – Я решил, что не оторву зада от стула, пока не разберусь с новыми примерами. Пропусков тоже больше не будет, пап.

– Ну, допустим, – хрипло произнес Штыгин-старший, окинув сына взглядом. – Куда это ты собрался?

Андрей медленно натянул через голову свитер. Так, чтобы было время подумать.

– В музыкальную школу.

– Зачем? Вроде бы ты бросил гитару два года назад.

– Я думаю, хм, может быть, мне восстановиться? Столько усилий потрачено впустую.

– Ты говоришь словами своей матери. С каких пор ты такой послушный?

– И как нам звать ту музыкальную школу? – послышался скрипучий голос из соседней комнаты. – Как она просит тебя называть ее?

– Бабушка! Мама! – одновременно воскликнули Штыгины.

Отец вопросительно посмотрел.

– Что? – прошептал юноша. – Ничего я вам не скажу. Может, она захочет остаться с Васей Зайцевым.

– Зайцев целыми днями пялится на Маргариту Цветкову. Это даже я заметил. Впрочем, заметить это не сложно, в ту же сторону глядит половина старшеклассников. Ты…

Андрей предательски покраснел, что с ним в последнее время стало случаться все чаще.

– Удачи вам, ребятки, – ухмыльнулся отец. – Только не забудьте, что даже хороший чай, заваренный слишком много раз, теряет вкус. И не подеритесь. Высокое искусство отрицает насилие.

– Я просто давно не слушал живую музыку. Вот и все.

– Кто знает, может, мне даже удастся увидеть правнуков, – пропел голос из соседней комнаты.

– Нет уж, придется подождать, – отрезал рукой Штыгин-старший.

Его голос вдруг переменился и стал серьезней. Он обхватил Андрея рукой выше локтя:

– Погоди. Я еще не сказал, что отпускаю тебя.

– Так скажи.

– Наглеешь, парень.

Отец начал строить страшные гримасы и указывать на дверь в соседнюю комнату.

– Что, пап? Я не понимаю…

– С тебя музыкальный номер, как вернешься, – а вернешься ты рано. Старательно продумай программу, чтобы кое-кто встал и снова начал самостоятельно передвигаться по квартире.

– Кое-кто, – проскрипела бабушка, – готов даже сплясать, если ноги перестанут быть ватными, а голова чугунной.

– Я что-нибудь придумаю, – пообещал отцу Андрей, – но у меня даже часов нет, придется ориентироваться по солнцу. А оно вечно за облаками…

– Не придется, – отец достал из кармана свои командирские часы. – Если сможешь подобрать к ним ремешок, они твои.

– Пап… – глаза у Андрея загорелись. – Сегодня же подберу.

– Надень костюм и галстук, – послышался голос бабушки, – и все они будут твоими.

– Мне это ни к чему, – произнес юноша и снова покраснел.

Через пятнадцать минут он ехал на метро, проклиная слишком узкий воротник рубашки и плечики на пиджаке, на которые не налезала ни одна куртка.

Подземный переход выплюнул его на поверхность. За спиной что-то заурчало, он обернулся и увидел компанию футбольных болельщиков – их тоже выносило на улицу из чрева метрополитена.

Машинально Андрей сделал скучающий вид и прижался к гранитной стене. Гудящее войско в пестрых шарфах прошло мимо, как поток камней и лавы, и исчезло в пятне тусклого света, залившего главный проспект Города Дождей. Андрей успел разглядеть в толпе подростков с фанатичными перекошенными лицами, многие из них были его ровесниками.

Первая же лужа с тонкой пленкой льда, куда он угодил ногой, напомнила ему о завтрашних уроках. Всего один мокрый ботинок заставил его почувствовать регулярное недосыпание.

Зайдя в теплое здание музыкальной школы, он приободрился. Это была не какая-нибудь районная школа с несколькими классами инструментов, куда он ходил когда-то, а целый дворец с сотней кабинетов и тремя помпезными залами, украшенными золотой лепниной, хрустальными люстрами и бархатными шторами. Каждый этаж создавал свою какофонию звуков, состоящую из голосов вокалистов, струнных, духовых и клавишных.

Однако Андрей сразу почувствовал себя здесь чужим.

Он должен был встретиться с Зайцевым и ожидал его в фойе. Но Вася, как всегда, опаздывал, концерт должен был начаться совсем скоро, и Аладдин медленно побрел по мраморной лестнице наверх.

«Ковер – где мой летающий ковер?»

На стенах висели старые полотна. Мотивы были одни и те же: на цветущих лугах, разнеженные и располневшие, взявшись за руки, танцевали девушки и юноши. Какой-нибудь одинокий музыкант в сторонке играл на свирели или скрипке. «Это точно я».

Старшеклассники и старшеклассницы приветствовали друг друга объятьями и поцелуями, особенно много обнимались девушки. Андрей был уверен, что это делается не в силу традиции или любезности, а из чистого любопытства к телу другого человека. Он вспомнил, как Марго нарочно радостно визжала и тепло, слишком тепло, приветствовала некоторых своих одноклассников, как бы не замечая, что Андрей смотрит на нее из другого конца коридора. «Ведет себя как дура!» – шептал юноша приятелю, усмехаясь.

Ее привычка жить напоказ и обнимать всех подряд сильно раздражала его. Но когда юноша представлял себя на месте ее