#заяц_прозаек - Лариса Валентиновна Кириллина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом наступила тишина. И стояла так долго, что Ваське показалось, она оглохла. А может, и правда, оглохла. Временно. Потому что, как мама оказалась у неё за спиной, она вообще не услышала. И чуть не подавилась печеньем, когда та сказала ей прямо в ухо:
— Вообще ни одного правильного. Ты что издеваешься?
— Это ты издеваешься! — с облегчением огрызнулась Васька. — Лучше бы помогла!
— Что там за история с ножом?
— Откуда я знаю!
— Ох, ну не надо включать дурочку. Мирослава жалуется родителям, что ты ей угрожаешь ножом.
— Ей показалось.
— В смысле? У неё галлюцинации?
— Не знаю. Я вам что врач что ли?
— В следующий раз, когда Антон позвонит, я тебе трубку дам, сама с ним объясняйся. У тебя хорошо получается. Я так не умею.
— Отстань. Я вообще-то уроки делаю.
Мама ещё пару секунду постояла рядом. Сунув руки в карманы джинсов и покачиваясь с пятки на носок. А потом развернулась и молча вышла из комнаты. Лучше бы ударила, честное слово. Как папа.
* * *
Второй раз случился очень быстро. Прямо на следующий день. Кажется, злость научилась быть невидимкой и расти незаметно. Или приходить сразу размером с кита и заглатывать Ваську в один присест, как пророка Иону, про которого им рассказывали на первом уроке.
Они спускались вниз, в кабинет музыки, и на лестнице Славка сказала, что у неё есть жвачка. У неё всегда всё есть. Даже сенсорный телефон. Правда, с трещиной во весь экран, но кого это волнует. Всё равно Славка королева на каждой перемене. Все вьются вокруг, смотрят по-собачьи, и даже Стёпель со своими вечными подколками то и дело взмахивает фиолетовой чёлкой у неё над плечом.
Теперь вот эта жвачка. Ничего особенного. Папа Ваське тоже такие покупает, когда приезжает. У мамы-то не допросишься, конечно. Сплошная химия, то да сё. А Славке родители деньги дают. Она себе, что хочешь купить может. Даже айфон десятый, как она всем хвастает.
И вот стоит эта королева, открывает жвачку. Весь класс вокруг столпился, ждут. А она, как нарочно, ковыряется. Вот прямо приятно ей, что они все дыхание затаили и глядят, как на фокусника в цирке. Будто, когда она эту дурацкую пачку, наконец, доколупает, оттуда слитки золота посыплются или единороги полетят…
На Ваську никто не смотрел, разумеется. Чего на неё смотреть. Ни сенсорного, ни жвачки. А сама она стояла, как привязанная, и тоже смотрела на Славку. Руки эти с накрашенными ногтями. Дёргают и дёргают фольговый язычок, никак подцепить не могут… Футболка с блёстками. Про такие мама всегда говорит в магазине: «Фу, какая пошлость» — и проходит мимо, как ни проси. Кулончик-сердечко на цепочке. Славка ей тоже такой дарила, «в знак вечной дружбы», только он почти сразу потерялся. У Васьки вообще всё всегда теряется. И сменка, и форма на физру. А потом классная высказывает маме, мол, почему у ребёнка ничего нет. А та в ответ: «я не успеваю покупать одежду с той скоростью, с которой она теряет».
«А мне, — бахвалилась как-то Славка, — папа одежду каждый день покупает. Я когда пачкаюсь, мы не стираем, сразу выкидываем».
Когда Васька вспомнила эту дурацкую фразочку, она, наконец, почувствовала, что вокруг — злость. Тугая и непролазная. Будто вся школа наполнена жвачкой, которую жевал какой-то тролль. Васька не могла смотреть по сторонам. Только на Славку. Кулончик. Цепочка. Шея. Такая белая. Из выреза тёмной футболки. Когда-то футболка была фиолетовой, но цвета уже пропали. Так же как звуки и всё остальное. Так же как умение управлять руками. Руки взлетели. Это было не так медленно, как тогда с ножом. Просто — раз! И эти руки уже на этой шее. И сжимают её. Сжимают, сжимают…
А потом всё рвётся. Кто-то кричит. Что-то происходит. Какая-то беготня. Будто вокруг карусель или калейдоскоп. На секунду в этом месиве мелькает фиолетовая чёлка. И глаза сквозь эту чёлку. Испуганные глаза. Васька ничего не чувствует. А потом сразу — очень хочет спать. И есть.
* * *
— Я не знаю, что делать, — говорила мама, а потом снова: — Не знаю, что делать. Не знаю. Незнаюнезнаюнезнаю…
Она сидела за кухонным столом, обхватив голову руками, и выглядела совсем девочкой.
— Да не было ничего! — закричала Васька. — Говорю же тебе — ничего такого не было!
— Не ори на меня!
— Я не ору!
— Ага. Так же не орёшь, как Мирославу не душила. Что, у Борисы Ларисовны тоже галлюцинации?
Мама была сильно расстроена, раз назвала Славку Мирославой. Васька даже не сразу поняла, о ком это. Зато переделать их классную в Ларису Борисовну всё равно не получилось. Тут никакого расстройства не хватит. Язык сам обратно перекладывает. Особенно, когда делать этого совсем нельзя. Например, когда тебя ругают перед всем классом. И надо каяться и, повесив голову, мямлить: «Я больше так не буду, Бори… ой… Лари…» И все уже сдавленно хихикают. А Бориса Ларисовна окончательно выходит из себя и говорит: «Я с вами как со взрослыми людьми, а тут детский сад какой-то!»
— Борисы Ларисовны там вообще не было! Ей Славка наплела. А она всё врёт.
— Там ещё другие ребята были. Стёпа Кузнецов…
— Да они все Славкины фанаты! Рабы! Она им свой сенсорный покажет — и они идут за ней, как зомби! Вот если бы у меня…
Мама заткнула уши. Не очень-то вежливо, честно говоря. Васька уже хотела крикнуть ей об этом, а потом громко хлопнуть дверью. Но тут зазвонил телефон. Мама взглянула на экран, застонала и протянула телефон Ваське:
— На, расскажи ему сама, что Славка всё придумала…
— Совсем что ли? — Васька ломанулась из кухни, больно стукнулась коленкой о стиральную машинку, а потом ещё в коридоре плечом об косяк.
Вот у Славки в квартире много места. Если бы у них с мамой была такая квартира, Васька не ходила бы всё время в синяках.
* * *
Антон потребовал «очную ставку».
— Насмотрелся сериалов про американское правосудие, — сквозь зубы пробормотала мама, когда они с Васькой шли в Парк трёхсотлетия, где у них была назначена встреча.
Васька не поняла, о чём это, но расспрашивать не решилась. По маминому лицу было ясно, что ей сейчас не до сериалов.
Неожиданно мама притормозила у хлебного ларька и купила заварное пирожное. С
