Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ту же осень случилась у Кустышева и другая перемена. Вызвал его однажды замполит и объявил, что согласно указаниям министра все сотрудники, не имеющие среднего образования, должны его получить или уволиться из органов. А потому сержанту настоятельно рекомендуется задуматься о школе рабочей молодежи. Тамара рекомендацию замполита поддержала, и Сашеньке пришлось покупать учебники. Между тем листья с деревьев горсада облетели, павильон закрылся, а Тамару перевели в буфет гостиницы, где без пива и суеты она откровенно скучала. Кустышева тоже перевели на другой пост, можно сказать с повышением. За лето начальство присмотрелось к исполнительному сержанту, женитьбу восприняли как знак возмужания и зрелости, биография и предыдущая служба в Кремле прямо-таки обязывали доверить ему самый ответственный после поста у особняка секретаря обкома; в городе пост – на площади у обкома партии. Для чего был выставлен этот пост – вряд ли кто-нибудь мог доходчиво объяснить тогда, а сейчас и подавно никто не скажет. Просто так полагалось – и все.
По площади во всех направлениях задували ветры, срывали последние листья с деревьев и шляпы с одиноких прохожих, заползали под синюю милицейскую шинель, внутри которой страдал сержант Кустышев. Страдал вовсе не от холода, к которому был привычен, а по своей ненаглядной Тамарочке, которой благодаря милицейскому начальству стал видеться урывками. По неизъяснимому стечению обстоятельств на дежурство или в вечернюю школу Кустышеву требовалось идти как раз тогда, когда его любимая супруга возвращалась со смены. Обоюдные попытки вырваться из несогласованного графика ни к чему не привели: с работой в городе было неважно, гневить начальство не следовало, а потому оба примирились и страдали друг по другу в ожидании лета и перемен.
Впрочем, по уверениям соседей (а соседи, как водится, всегда знают о молоденьких соседках больше, чем их мужья), Тамара не особенно страдала от одиночества и скуки, поскольку приятелей и приятельниц у нее было хоть отбавляй. Движимая доброжелательностью и сочувствием к неопытному в семейной жизни сержанту и, как она сама ему строго доверительно сообщила, желанием сохранить молодую семью, старушка-соседка не один вечер провела в засаде за поленницей, пока собственными глазами не убедилась, что у Александра Кустышева завелся дублер, молодец ему под стать. И появляется он на дворе у Тамарки всякий раз, когда сержант на ночном дежурстве или в вечерней школе. Это свое сообщение старушка-разведчица сделала Кустышеву как раз тогда, когда он, затворив калитку, торопился на службу. «Милай! Не веришь мне – сам убедись», – уверяла она.
Легко сказать – «убедись», а как? Ведь пост ради этого не оставишь. Ну, положим, вырвется он на несколько минут, подъедет домой, а там нет никого. Только отошел – а гость и заявится. Опыт таежного охотника подсказывал, что шатуна лучше всего брать скрадом, из засидки.
С этим предложением он и явился ко мне, своему однокласснику по вечерней школе, прямо с поста на площади. Благо, что жил я рядом и можно было без ущерба для службы заскочить на минуту и погреться чайком. Было мне тогда лет семнадцать, в голове гулял ветер, на сборы я был скор, на решения быстр, а потому не долго думая выкатил велосипед и покатил по застывшим лужам в сторону домика на Садовой, где я прежде бывал и даже дружил с Сашкиной угрюмой овчаркой Альфой. Было уже темно, когда я приставил велосипед к Тамаркиному огороду и, опираясь на раму, перепрыгнул через забор. Узнавшая своего, Альфа даже не гавкнула.
Выходившее в огород окно светилось, и за незадернутой шторой отчетливо просматривался накрытый стол, бутылка портвейна и кудрявая мужская голова. «Есть, застукал!» – обрадовался я, обошел избу и крепким березовым черенком от подвернувшейся метлы надежно припер снаружи двери сеней. Потом вскочил на велосипед и лихорадочно закрутил педалями. Поставив велосипед дома, я поспешил на площадь, где изнывал в ожидании результата разведки сержант.
На мое сообщение реакция последовала молниеносная: Сашка щелкнул затвором тяжелого «ТТ» и выскочил на дорогу.
Новенькая «Победа» остановилась по требованию милиционера. «На задержание! – строго предупредил шофера сержант и приказал мне: – Садись сзади!» К Тамаркиному дому подкатили с шумом: захлопали дверцами машины, сверкнули по окнам фарами. Кустышев приказал шоферу ждать и с грохотом растворил калитку. Пинком утихомирив взбеленившуюся Альфу, он освободил входную дверь от припиравшего ее черенка и передал его мне: «Встань у выхода и, если будут выбегать, – бей по головам!» Нервное состояние друга передалось и мне: с палкой на изготовку я занял позицию на крыльце. Сашка, с пистолетом на боевом взводе, разбежался и ударом плеча сорвал дверь с крючка – она распахнулась внутрь, обнажив черную тьму сеней. Сержант проскочил через нее не задерживаясь в светлое тепло дома. Оттолкнув растерянную Тамарку, проверил кухню, спальню, шифоньер – никого! В бешенстве выскочил дважды обманутый муж на крыльцо и немедленно получил сокрушительный удар по воспаленной голове березовой палкой. Толстая милицейская шапка смогла ослабить удар, но все равно ноги у ревнивца подкосились и он рухнул на мерзлые доски крыльца, инстинктивно нажав на гашетку. Одновременно с выстрелом из-за двери темных сеней метнулась к калитке долговязая фигура. Перешагнув через замертво распластанного хозяина, она кинулась к ожидавшей «Победе» и хлопнула дверцей кабины: «Гони отсюда, пока жив!» Машина сорвалась с места и исчезла за углом. И немедленно в дверном проеме появилась Тамара со сторублевкой в руке: «Беги, пока Сашка не очнулся – застрелит! Запомни – ничего не было. А это тебе на такси», – и торопливо сунула купюру в карман моей телогрейки. Я не заставил себя уговаривать. Уходя, я слышал, как она причитает над муженьком: «Сашенька, родненький! За что тебя! Бандиты!»
Происшествие, несмотря на талантливую ложь в оправдание, не осталось для сержанта безнаказанным. С ответственного поста его сняли и перевели на место беспокойное и непрестижное: на деревянный мост через Туру. Был такой мост в нашем городе,
