Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников

Не знаю, какие чувства питала к доверчивому сержанту царица пивного бара, но кончилось их знакомство тем, что однажды под осень, когда после дежурства зашел он за буфетчицей, чтобы проводить до домика на Садовой, пригласила она его заглянуть на минутку, да так и оставила у себя. В хозяйстве без мужика не обойтись.

В ту же осень случилась у Кустышева и другая перемена. Вызвал его однажды замполит и объявил, что согласно указаниям министра все сотрудники, не имеющие среднего образования, должны его получить или уволиться из органов. А потому сержанту настоятельно рекомендуется задуматься о школе рабочей молодежи. Тамара рекомендацию замполита поддержала, и Сашеньке пришлось покупать учебники. Между тем листья с деревьев горсада облетели, павильон закрылся, а Тамару перевели в буфет гостиницы, где без пива и суеты она откровенно скучала. Кустышева тоже перевели на другой пост, можно сказать с повышением. За лето начальство присмотрелось к исполнительному сержанту, женитьбу восприняли как знак возмужания и зрелости, биография и предыдущая служба в Кремле прямо-таки обязывали доверить ему самый ответственный после поста у особняка секретаря обкома; в городе пост – на площади у обкома партии. Для чего был выставлен этот пост – вряд ли кто-нибудь мог доходчиво объяснить тогда, а сейчас и подавно никто не скажет. Просто так полагалось – и все.

По площади во всех направлениях задували ветры, срывали последние листья с деревьев и шляпы с одиноких прохожих, заползали под синюю милицейскую шинель, внутри которой страдал сержант Кустышев. Страдал вовсе не от холода, к которому был привычен, а по своей ненаглядной Тамарочке, которой благодаря милицейскому начальству стал видеться урывками. По неизъяснимому стечению обстоятельств на дежурство или в вечернюю школу Кустышеву требовалось идти как раз тогда, когда его любимая супруга возвращалась со смены. Обоюдные попытки вырваться из несогласованного графика ни к чему не привели: с работой в городе было неважно, гневить начальство не следовало, а потому оба примирились и страдали друг по другу в ожидании лета и перемен.

Впрочем, по уверениям соседей (а соседи, как водится, всегда знают о молоденьких соседках больше, чем их мужья), Тамара не особенно страдала от одиночества и скуки, поскольку приятелей и приятельниц у нее было хоть отбавляй. Движимая доброжелательностью и сочувствием к неопытному в семейной жизни сержанту и, как она сама ему строго доверительно сообщила, желанием сохранить молодую семью, старушка-соседка не один вечер провела в засаде за поленницей, пока собственными глазами не убедилась, что у Александра Кустышева завелся дублер, молодец ему под стать. И появляется он на дворе у Тамарки всякий раз, когда сержант на ночном дежурстве или в вечерней школе. Это свое сообщение старушка-разведчица сделала Кустышеву как раз тогда, когда он, затворив калитку, торопился на службу. «Милай! Не веришь мне – сам убедись», – уверяла она.

Легко сказать – «убедись», а как? Ведь пост ради этого не оставишь. Ну, положим, вырвется он на несколько минут, подъедет домой, а там нет никого. Только отошел – а гость и заявится. Опыт таежного охотника подсказывал, что шатуна лучше всего брать скрадом, из засидки.

С этим предложением он и явился ко мне, своему однокласснику по вечерней школе, прямо с поста на площади. Благо, что жил я рядом и можно было без ущерба для службы заскочить на минуту и погреться чайком. Было мне тогда лет семнадцать, в голове гулял ветер, на сборы я был скор, на решения быстр, а потому не долго думая выкатил велосипед и покатил по застывшим лужам в сторону домика на Садовой, где я прежде бывал и даже дружил с Сашкиной угрюмой овчаркой Альфой. Было уже темно, когда я приставил велосипед к Тамаркиному огороду и, опираясь на раму, перепрыгнул через забор. Узнавшая своего, Альфа даже не гавкнула.

Выходившее в огород окно светилось, и за незадернутой шторой отчетливо просматривался накрытый стол, бутылка портвейна и кудрявая мужская голова. «Есть, застукал!» – обрадовался я, обошел избу и крепким березовым черенком от подвернувшейся метлы надежно припер снаружи двери сеней. Потом вскочил на велосипед и лихорадочно закрутил педалями. Поставив велосипед дома, я поспешил на площадь, где изнывал в ожидании результата разведки сержант.

На мое сообщение реакция последовала молниеносная: Сашка щелкнул затвором тяжелого «ТТ» и выскочил на дорогу.

Новенькая «Победа» остановилась по требованию милиционера. «На задержание! – строго предупредил шофера сержант и приказал мне: – Садись сзади!» К Тамаркиному дому подкатили с шумом: захлопали дверцами машины, сверкнули по окнам фарами. Кустышев приказал шоферу ждать и с грохотом растворил калитку. Пинком утихомирив взбеленившуюся Альфу, он освободил входную дверь от припиравшего ее черенка и передал его мне: «Встань у выхода и, если будут выбегать, – бей по головам!» Нервное состояние друга передалось и мне: с палкой на изготовку я занял позицию на крыльце. Сашка, с пистолетом на боевом взводе, разбежался и ударом плеча сорвал дверь с крючка – она распахнулась внутрь, обнажив черную тьму сеней. Сержант проскочил через нее не задерживаясь в светлое тепло дома. Оттолкнув растерянную Тамарку, проверил кухню, спальню, шифоньер – никого! В бешенстве выскочил дважды обманутый муж на крыльцо и немедленно получил сокрушительный удар по воспаленной голове березовой палкой. Толстая милицейская шапка смогла ослабить удар, но все равно ноги у ревнивца подкосились и он рухнул на мерзлые доски крыльца, инстинктивно нажав на гашетку. Одновременно с выстрелом из-за двери темных сеней метнулась к калитке долговязая фигура. Перешагнув через замертво распластанного хозяина, она кинулась к ожидавшей «Победе» и хлопнула дверцей кабины: «Гони отсюда, пока жив!» Машина сорвалась с места и исчезла за углом. И немедленно в дверном проеме появилась Тамара со сторублевкой в руке: «Беги, пока Сашка не очнулся – застрелит! Запомни – ничего не было. А это тебе на такси», – и торопливо сунула купюру в карман моей телогрейки. Я не заставил себя уговаривать. Уходя, я слышал, как она причитает над муженьком: «Сашенька, родненький! За что тебя! Бандиты!»

Происшествие, несмотря на талантливую ложь в оправдание, не осталось для сержанта безнаказанным. С ответственного поста его сняли и перевели на место беспокойное и непрестижное: на деревянный мост через Туру. Был такой мост в нашем городе,