Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников

Через засиженное мухами стекло Ермаков увидел, как Тягунов, долговязый и нескладный, бежит по лужам к баракам. «Придурок», – определил Ермаков, закурил «Зведочку» и вернулся в кабинет.

Александр Кустышев, прозванный в экспедиции Ментом, парень здоровенный и добродушный, в компании с Лосятником и Вороной отесывал бревна для строительства очередного барака и ни о чем не думал. Ему было хорошо, и работа спорилась. Но вдруг возле появился завхоз экспедиции Тягунов и прокаркал, как ворон:

– Капитан Ермаков Сергей Сергеевич приказывает вам, гражданин Кустышев, явиться к нему для дознания.

Принесенное Тягуновым сообщение вывело Александра из того спокойно-сосредоточенного состояния, которого требует нелегкая плотницкая работа. Топор в его руке дрогнул, скользнул по бревну, а затем и вовсе полетел на груду щепы.

– Вот сволочь милицейская, – пожаловался Александр напарникам, – и здесь меня достал.

– Кум? – насмешливо поинтересовался Ворона, скривив подобие улыбки.

– Следователь, – не понял жаргона Александр.

– Мент мента видит издалека, – резюмировал Лосятник. – Выходит, знакомцы встретились. Ну иди, повидайся с приятелем. Да не вздумай нас закладывать по знакомству, помни, что за это бывает.

– Давай, хиляй, – добавил Ворона. – Хочешь на прощание армянскую загадку? Красно-сине, красно-сине, сине-красно, сине-красно.

– Не понял! – сдвинул белесые брови Александр.

– А и понимать нечего, – не моргнул глазом Ворона. – Это Карапет мусора с горы столкнул – он летит и кувыркается, а форма его мелькает: красно-сине, сине-красно. Понял?

– Не бери меня на «понял»! – рассердился Александр и сжал кулак.

– Пока не беру, – со значением предупредил Ворона. – Но если что, так ты у нас и синими, и красными, и зелеными синяками засверкаешь.

– Хватит вам, – встал между ними Лосятник. – Уймитесь. А ты, Сашок, иди пока. А вечером про своего приятеля нам расскажешь.

На Севере летний день долог – когда еще вечер наступит. К тому же Сашка Кустышев разговаривать не любит – слова не вытянешь. Поэтому, чтобы не томить моих читателей ожиданием и не мучить неведением, попробую историю Александра Кустышева пересказать читателям я сам, тем более что принимал в ней некоторое участие.

Встретились мы с ним в школе рабочей молодежи. Были в шестидесятых годах такие школы, в которых вечерами грызли науки те, кто по разным причинам был лишен этого счастья в удобном для учебы возрасте. В тот год в десятом классе вечерней школы училось много парней, да и вполне зрелых мужиков в милицейских погонах. После разоблачения заговора Берия, а потом и антипартийной группы Маленкова – Кагановича – Молотова назначенный Хрущевым умный и энергичный министр внутренних дел с негодованием обнаружил, что доставшиеся ему органы наполовину состоят из недоучек, знающих из арифметики только два действия – отнимать и делить, а из грамматики два глагола – «тащить» и «не пущать». А другая половина из всех методов дознания признавала единственно выбивание признания у подследственных таким же путем, как выбивают из ковра моль.

В органах началась суровая чистка. Те, кто запятнал свою биографию несмываемыми пятнами преступлений против народа, из органов вылетели – кто на пенсию, а кто и подальше, откуда не возвращаются. На зияющие бреши в кадровом составе бросили вчерашних партработников, комсомольцев, производственников по направлениям трудовых коллективов. Особая роль отводилась уволенным из армии при сокращении численности вооруженных сил – такие в милиции были нарасхват.

Сашку Кустышева отловил в тюменском облвоенкомате милицейский кадровик и за полчаса популярно объяснил вчерашнему воину, что красавцу, служившему в охране самого Кремля, не годится забытый самим шайтаном приполярный Саранпауль, а самое место в городской милиции, которая и жильем обеспечит, и звание сохранит. Надо сказать, что отличник боевой и политической подготовки, чемпион части по стрельбе из всех видов оружия, Александр Кустышев за три года дослужился до старшего сержанта и гордился тремя белыми лычками на погонах. И еще он понял, что кроме Саранпауля существуют и другие пригодные для жизни места, где не надо колоть дрова, носить воду из проруби и откармливать собой комаров. От Москвы у него болела голова и рябило в глазах, а Тюмень показалась спокойной, сытой и пригодной для жилья. Поэтому без долгих раздумий Кустышев поменял зеленую форму на синюю, а кирзовые сапоги на хромовые. В них, начищенных до зеркального блеска, он гордо выхаживал по дорожкам городского сада, куда его ежедневно наряжали на патрулирование.

После кремлевской изнуряющей муштры служба в милиции Александра не только не тяготила, а даже имела свои приятные стороны. Эта приятная сторона находилась за танцплощадкой, между бильярдной и кегельбаном, в голубом павильоне с остекленной стеной, за которой, вся в белоснежных кружевах, царила за стойкой и ловко взбивала пивную пену в граненых кружках развеселая и розовощекая Тамара. Наш Кустышев три года в столице не зря провел – к Тамаре сумел подкатить и понравиться. Ежу понятно, что во время дежурства неплохо от жажды кружечку пивка принять. А если к тому же оно из свежей бочки да еще не разбавленное – то и совсем прекрасно. Для милиции и прочих проверяющих у практичной Тамары за занавеской особый столик прятался.

Клиентура у павильона неспокойная, к пьянству и брани склонная. То и дело забузит какой-нибудь: то ему не долили, то сдачу не так сдали. Без поддержки не отобьешься. А Сашеньку и звать на помощь не надо: сам от киоска не отходит и за занавесочкой пиво копченым ельчиком заедает. Не любит он, чтобы его от этого занятия отрывали, и если какой-нибудь пьянчужка рискнет шумнуть на царицу Тамару – то на свою же нетрезвую голову. К нарушителям общественного порядка старший сержант был строг и снисхождения не допускал.

Зато к Тамаре... К Тамаре Сашенька питал нежность, переходящую в страсть.