Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Предыстория этого дерзкого побега достаточно занимательна и заслуживает, чтобы о ней рассказали подробнее. Был в Тюмени между пединститутом и сельхозтехникумом очень уютный зеленый уголок под названием «сад пионеров». Школьников там ожидали зеленые беседки, светлая читальня, веселые аттракционы с шумными массовиками, тихий шахматный клуб и спортивные снаряды. Но главной достопримечательностью считался живой уголок, в котором помимо обычной мелкой живности, вроде ежей, зайцев и морских свинок, имелась еще и клетка с двумя лисичками. Лисички привыкли не бояться людей, но не хотели привыкать к неволе. Сидеть бы им за решеткой до облысения хвостов, когда бы не административный зуд тогдашних градоначальников, надумавших ликвидировать зеленый уголок, а на его месте сделать асфальтовую площадку с памятником революции посередине. Надо заметить, что памятник этот в саду пионеров стоял издавна и цветы возле него не увядали. Но вот беда: за деревьями он не просматривался и не впечатлял. А решетчатая ограда вызывала ненужные ассоциации и не позволяла устраивать к нему общенародные шествия. Плюс еще рядом аттракционы и ребятишки взад-вперед взапуски носятся. Несерьезно все это, непродуманно оказалось. Могила героев должна взывать к раздумью и почтению. И не иначе.
Короче – аттракционы поломали. Массовиков и библиотеку передали во вновь отстроенный Дом пионеров, а живой уголок подарили школе-интернату, которая открылась в бывшем коммерческом училище, сразу за мостом через Тюменку. В этой школе оторванные от семей дети так же скучали, как и подаренные им зверята. Может быть, именно из-за этого сходства душ сочувственная детская рука открыла однажды ночью клетку с лисичками, и те не замедлили улизнуть в покрытый бурьяном лог. Да там и остались.
Повадки людей лисы успели изучить, а потому соседством не тяготились и извлекали из него пользу, посещая по ночам помойки, курятники, не брезговали и голубями, которые до того ожирели, что разучились летать и представляли легкую добычу.
Всего этого наш сержант не мог знать, но когда однажды ноябрьской ночью на мост к самым его ногам выбежала красавица лиса-огневка, он, движимый инстинктом потомственного охотника, не раздумывая выхватил пистолет и со второго выстрела уложил плутовку. «Удивлю Тамару», – радовался Кустышев, прямо на перилах обдирая лисицу. За этим занятием он и не заметил, как сзади к нему подкатил милицейский «газик». Из него колобком выкатился милицейский полковник, подивился хорошему меху лисы, поинтересовался, как сержант ее убил, а когда тот самодовольно признался, что из табельного оружия, похвалил за меткость и попросил показать пистолет. Кустышев, простая душа, не ожидая подвоха, протянул свой «ТТ». Полковник понюхал ствол, чихнул и сунул пистолет в свой карман. «Наклонись!» – приказал он Кустышеву. Сержант пригнулся. Полковник вцепился в его погоны и приказал: «Распрямись!» Сержант распрямил спину, раздался треск – и погоны остались в руках коротышки-полковника. «Свободен!» – объявил Кустышеву начальник и хлопнул дверцей «газика». Так служба в милиции закончилась.
Благоверную супругу неожиданный уход мужа из органов не особенно огорчил: она уже давно задумывалась над малой доходностью постовой службы муженька. По достоверным сведениям, в автоинспекции и вытрезвителе имели несравненно больше. Но теперь о переводе туда не могло быть и речи. Кустышев сгоряча заговорил было о заводе, однако супруга запретила даже и думать о производстве: «Рубашек я грязных не стирала!»
Имелся у царицы Тамары другой расчет. Неприметный гостиничный буфет, в котором царила Тамара, помимо своей внешней функции отоваривать сигаретами и кефиром командированных, имел и скрытое от простых смертных основное назначение – отоваривать дефицитными продуктами и подкармливать работников конторы общественного питания, которая помещалась во флигелечке гостиничного двора. Столик за занавеской в глубине буфета не пустовал, принимая поочередно солидных конторщиков, которые приходили сюда не только закусить, а, главным образом, порешать с глазу на глаз некоторые деликатные дела. Начальник отдела кадров появлялся к двум часам, когда на дверях буфета висела табличка: «Обед». Тамара накрывала столик на двоих, снимала кружевной передник и присаживалась для компании. Кадровик, вчерашний офицер, не успевший еще растерять на гражданке гусарских замашек, пил темный портер, ел бутерброды с икрой и говорил с Тамарой о том самом, о чем положено говорить двоим, оставшимся на целый час за занавеской в закрытом на ключ буфете.
Похоже, разговоры их зашли достаточно далеко, потому как однажды Тамара прямолинейно попросила кадровика пристроить на работу ее непутевого муженька, который уволился из милиции и от безделья слоняется целый день вокруг буфета, отвлекая ее от занятий. Каких занятий – уточнять Тамара не стала, а, отодвинув занавеску, указала на внушительную фигуру в углу пустого зала. Кадровик огорчился и поперхнулся портером: муженек нарисовался некстати. «Твой в кулинарии чего-нибудь смыслит?» – с надеждой спросил кадровик. «А как же, – сияя глазами, охотно подтвердила Тамара. – Пельмени из осетрины у него получаются – пальчики оближешь. Умеет и тесто завести, и фарш приготовить...» «Из осетрины, говоришь? – поразился кадровик. – Это как раз кстати – пусть зайдет».
Секрет в том, что, выстрелив наугад, Тамара нечаянно попала в яблочко. У кадровика, кроме половой проблемы, имелась другая боль, еще неотступней, – пельменная на автовокзале. В той общепитовской точке особого назначения никак не задерживались заведующие. Причин тому было несколько. Первая – это привокзальный контингент обслуживаемых, от которого в столовой было больше шума, грязи и беспорядка, чем доходов. К тому же неугомонный реформатор Хрущев как раз объявил на весь мир, что СССР уже на половине пути к коммунизму. На общественном питании эта идеологическая установка отразилась немедленно: раз на половине
