Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл

Она скучала по свободному Нью-Йорку, а беременность ее тяготила. Она всегда воспринимала свое гибкое подвижное тело как должное; все его части вместе и по отдельности обладали «восхитительной безупречностью, как гранатовые зернышки в кожуре». Теперь же ее бросало в жар, от гормонов расстроились нервы, она ощущала тяжесть; когда они со Скоттом пошли в загородный яхтенный клуб, никто из мужчин не горел желанием с ней танцевать и флиртовать. Ей казалось, что она снова стала «никому не известной девчонкой из Алабамы»; Скотт подшучивал над ней из-за ее веса, часами просиживал над чистовиком романа, и она начала переживать, что утратила привлекательность в его глазах.

Она чувствовала бы себя совсем потерянной в Сент-Поле, если бы не одна новая подруга. Ксандра Кэлман, или Сэнди, общительная спортивная девушка и увлеченная гольфистка, являла собой обнадеживающий пример матери, которая с рождением детей продолжала наслаждаться жизнью [88]. С приближением родов она снабдила Зельду ценными рекомендациями по поводу колясок, роддомов и грудного вскармливания, и намекнула, что в родах и воспитании детей нет ничего сложного.

Однако схватки, начавшиеся 26 октября, привели к таким долгим и тяжелым родам, что Скотт в отчаянии поклялся, что покончит с собой, если Зельда умрет. Много часов спустя она родила девочку и, несмотря на усталость, возмущение надругательством природы над своим телом и икоту от обезболивающего, умудрилась и здесь устроить спектакль, сонно пробормотав: «Надеюсь, она будет красивой и глупой; красивая маленькая дурочка». Эта строчка была столь идеальна, так подходила для монолога театральной актрисы – неудивительно, что Скотт запомнил ее и позже использовал в своем произведении – эти слова произносит Дэйзи Бьюкенен в «Великом Гэтсби». Но для Зельды, истекающей кровью и ошалевшей от долгих родов, в них крылось глубокое разочарование. Они со Скоттом надеялись, что родится мальчик, и даже назвали дочь именем, которое подошло бы и мальчику: Фрэнсис Скотт Фицджеральд [89].

Хотя Зельда была разочарована полом ребенка, она все же решила полюбить дочь. В доме, который они арендовали, часами кормила и обнимала Скотти, фотографировалась с ней и наклеивала фотографии в альбом. Но депрессия не заставила себя ждать. Посреди унылой равнинной зимы с младенцем на руках она чувствовала себя как в тюрьме, и когда Фицджеральды наняли няню, чтобы облегчить ей груз материнских обязанностей, настроение Зельды не улучшилось. Мисс Ширли придерживалась строгих методов воспитания, и материнство потеряло для Зельды всю прелесть; нерушимым правилом детской стало «няня знает лучше», а неуверенное и неумелое обращение Зельды с ребенком встречалось неодобрительным цыканьем.

Зельда и раньше сомневалась в своих материнских способностях, а теперь и вовсе упала духом. Тело утратило прежнюю стройность и гибкость, Зельда лишилась и этой опоры. Из-за усталости и холода она редко выходила на улицу; села на диету, но почему-то не могла сбросить набранный за беременность вес. Случайно услышав, что какой-то мужчина на вечеринке назвал ее «толстой подругой Ксандры», ощутила тошнотворный прилив стыда. Лишь через несколько недель до нее дошло, что она опять беременна.

Зельда не представляла, как родит еще одного ребенка так скоро. Это казалось слишком грубым вмешательством в ее тело, и она не сомневалась, что с появлением нового младенца продолжится ее тюремное заключение в Сент-Поле. Она решила прервать беременность, но выбор дался ей нелегко. Аборты в США были противозаконны, и женщины были вынуждены прибегать к опасным и неприятным методам. По оценкам, в то время в США проводились от 100 до 150 тысяч абортов в год, и один из шести заканчивался смертью. Многие женщины получали травмы и становились бесплодными [90].

Другим, менее опасным вариантом была абортивная таблетка. Такие таблетки можно было заказать по почте или купить «из-под полы» в парикмахерской и аптеке. Их рекламировали как лекарства для регуляции менструального цикла и продавали под расплывчатыми названиями «Женский помощник Харди» или «Лунные таблетки мадам Друнетт». На первый взгляд казалось, что принять таблетку проще и безопаснее, чем прибегнуть к инвазивным методам, когда женщины вставляли в матку металлические крючки или делали промывания мыльной водой. Но в состав таблеток входили растительные компоненты – пижма, мята, можжевельник, – которые в сочетании или при неправильной дозировке превращались в опасные яды.

Естественно, смертельных случаев среди бедных было больше. В 1927 году от самостоятельного аборта умерла младшая сестра Жозефины Бейкер: она сидела над чаном с горячей карболкой. Но и для более обеспеченных женщин статистика была неутешительной: Айрис Три к двадцати пяти годам сделала шесть абортов и чуть не умерла от последнего. Сама Зельда до замужества однажды заподозрила, что беременна, и Скотт, испугавшись за их репутации, прислал ей из Нью-Йорка таблетки. Тогда Зельда отказалась их принимать. Заявила, что «будет чувствовать себя шлюхой» и упрямо и наивно верила, что «Господь или кто-то еще всегда выручал меня; может, так будет и в этот раз».

Теперь Зельда не хотела довериться ни Богу, ни «кому-то еще». Они со Скоттом добыли таблетки и сняли номер в отеле переждать кровотечение. Друг с другом об этом почти не говорили, хотя врачи Зельды после считали, что она так и не смогла пережить стыд и боль утраты. Скотт лишь вскользь упомянул о случившемся в дневниках, написав об этом в третьем лице, что свидетельствовало о слишком сильном горе, которое он желал скорее забыть: «Его сына спустили в унитаз отеля ХХХХ, когда таблетки доктора Х подействовали».

В начале марта Зельда и Скотт приехали в Нью-Йорк на мероприятия, связанные с выходом «Прекрасных и проклятых». Остановились в «Плазе», и, несмотря на бушевавшие в ее душе личные бури, постороннему взгляду жизнь Зельды казалась обычным ярким карнавалом. На суперобложке романа красовался набросок Глории, нарисованный с Зельды; во всех витринах книжных магазинов она видела свое лицо. Поговаривали о фильме и прочили их со Скоттом на главные роли. «Нью-Йорк Трибьюн» даже попросила ее написать отзыв о романе.

Она по-прежнему упивалась всеобщим вниманием, но ей стало досаждать, что все знали ее лишь как жену и музу Скотта. С выходом последнего романа ей даже показалось, что он ее эксплуатирует. Ей не нравился персонаж Глории, не нравилось, что ее ассоциировали с этой эгоисткой. Она с благодарностью прочла рецензию Джона Пила Бишопа в «Нью-Йорк Геральд», где тот называл Глорию одной из самых неудачных героинь Скотта, которой не хватало «глубокого ума и тонкого эмоционального арсенала, от которых зависит обаяние флэпперов».

Зельда также начала жалеть, что позволила Скотту рыться в ее письмах и дневниках и