Робеспьер - Эрве Лёверс

"Отдадим должное добродетели, чести и порядочности. Робеспьер никогда не участвовал ни в каких интригах; всегда наедине со своим сердцем, он с большой смелостью стойко сопротивлялся самым сильным бурям. Если бы Собрание состояло из одного Робеспьера, Франция была бы сегодня, быть может, только грудой развалин; но, среди стольких интриг, подлостей, пороков, коррупции, в столкновении стольких противоположных интересов, различных мнений, среди смятения, клеветы, страхов, убийств, Робеспьер был скалой и скалой неприступной. Таким образом, он исполнял свой долг, он был достоин своей родины, и его пример – бесценный образец для наших последователей".

Для Дюбуа-Крансе, Робеспьер – это совесть, к которой нужно прислушиваться (но остерегаться всегда за ней следовать). Для других, он уже не что иное, как опасный демагог; для третьих, многочисленных в народных кварталах столицы, он обожаемый защитник народа: Неподкупный.

Все сходятся в одном: это человек незаурядный.

Глава 12

Появление Неподкупного

В начале 1791 г., в то время, когда Собрание надеется вскоре закончить обещанную Конституцию, мнения о Робеспьере уже категоричны. Для врагов Революции, он никто иной, как "необузданный демагог" (аббат Руаю) и "проповедник анархии" (Лё Ваше де Шарнуа). Для патриотической прессы, которая далека от того, чтобы всегда его поддерживать, он друг, защитник и оратор народа и человечества, но ещё не Неподкупный; ещё не совсем. Даже если в течение предыдущей осени сначала журналист Фрерон, а затем и Камиль Демулен, начали награждать его этим славным эпитетом, он ещё не утвердился. Всё изменяется с весны 1791 г., и Марат много делает для популяризации выражения, которое повторяет даже контрреволюционная пресса – правда, не без иронии.

Неподкупный! Что за странная манера обозначать депутата нации? Почему именно этого раньше, чем других? В конечном итоге, Робеспьер остаётся тем, кто говорит, пишет, борется за Конституцию, верный своему пониманию суверенитета и прав человека; он остаётся оратором и защитником народа. Но если его битвы остаются прежними, то его аргументы и его противники отчасти меняются. Ещё больше, чем раньше, он противопоставляет богатых и бедных, эгоистов и добродетельных. И если он продолжает разоблачать министров, судей и военачальников, то он разоблачает также большую часть депутатов Учредительного собрания, которых он считает испорченными властью, честолюбием и деньгами; они забыли об общих интересах. В сильной речи, также обращённой к общественному мнению, он упрекает их в игнорировании обязанностей общественной добродетели. Неподкупный притязает на то, чтобы напомнить им об их долге.

1791: угроза судебного деспотизма

В некотором смысле, его вклад в реформу правосудия подводит итог всем его битвам в качестве члена Учредительного собрания. Робеспьер весьма чувствителен к этому вопросу. В глубине души он всё ещё адвокат. Начиная с осени 1789 г. некоторые предварительные меры изменили уголовное судопроизводство, главным образом, чтобы облегчить "оправдание обвиняемых", которым теперь разрешено получать помощь в виде защитника. Когда Собрание замещает правосудие короля правосудием нации, Робеспьер выступает часто. В то время мы далеки, очень далеки, от террора. Но даже если он полностью осознаёт политические аспекты правосудия, даже если борьба позволяет ему напомнить о своём недоверии к исполнительной власти и судьям, это всё ещё говорит академик и защитник супругов Паж.

Несмотря на то, что Собрание упразднило Сословие адвокатов, а также звание и костюм профессии (сентябрь 1790), Робеспьер остаётся полным уважения к своему бывшему сословию: "Здесь, - отмечает он в декабре 1790 г., - мы ещё находили суровость истины, это благородное рвение, с энергией защищающее права угнетённой слабой стороны против преступлений могущественного угнетателя". Не ставя под сомнение неизбежность исчезновения адвоката старого образца, он выступает против того, кто придёт ему на смену - другого защитника, называемого "судебный поверенный". Станем ли мы вытеснять свободного адвоката обычным нотариусом, который сопровождал бы участника судебного разбирательства в течение процесса и защищал бы его? Робеспьер пропагандирует абсолютную свободу защиты. Мы не можем заставить гражданина, утверждает он, выбирать себе защитника из "категории заранее назначенных лиц"; всякому гражданину, получил он или нет юридическое образование, должно быть позволено самому защищать себя в суде, или защищать родственника, друга или соседа. Это право "естественной защиты". Его нужно уважать, ибо только свобода порождает Цицеронов… Собрание признаёт этот принцип, но всё же вводит должность вышеназванных судебных поверенных.

Робеспьер опасается юстиции и, помимо неё, полномочий исполнительной власти, которая могла бы надавить на неё, чтобы притеснять друзей свободы, а затем расширить своё влияние. В этом вопросе принцип избираемости судей успокаивает его только отчасти. Он беспрестанно повторяет: защитить невинность. "Уголовное судопроизводство – не что иное, как меры предосторожности, которые закон принимает против слабостей и против страстей судей"; чтобы контролировать их, следует оставить судебное производство частично письменным. Юристы Собрания с этим согласны. Робеспьер также хотел бы позволить председателю уголовного суда не "брать на себя действий, которые он сочтёт полезными, чтобы обнаружить истину", а, по ходатайству обвиняемого, распорядиться об исполнении "того, что будет необходимым для установления его невиновности". Тщетно. Оперируя недоверием к исполнительной власти, он, однако, добивается, чтобы монарх не мог направлять "приказы о преследовании преступлений" общественному обвинителю; вместе с Бюзо, он также с боем вырывает отказ от умножения количества королевских уполномоченных. Несмотря на множество выступлений он не предотвращает признания за военными, офицерами жандармерии, статуса офицеров полиции и право выдачи ордеров на арест.

Однако один институт внушает ему самые большие надежды; это институт присяжных. 20 января 1791 г. Робеспьер поднимается на трибуну Учредительного собрания, чтобы прочесть черновой вариант "Принципов организации судейства", которые он опубликует в следующем месяце; но его прерывают, так как он больше говорит о судьях, чем об уголовном суде, находящемся на повестке дня: "Если Собрание не желает меня слушать, я тотчас же умолкну", - заключает он. Он снова появляется на трибуне 5 февраля и, на этот раз, выступает долго. Его идеи просты: судебное рассмотрение уголовных дел присяжными – это рассмотрение равными; таким образом нужно, чтобы судьей избирали, а не назначали, и чтобы они выбирались без различия среди всех граждан, без учёта ценза. Утвердите "равенство в правах"!