Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо

оказался слишком обильным, и я опять пострадал, а потому лечиться пришлось гораздо дольше, чем я ожидал. Но, как только я встал на ноги, то бросился сюда. Все понимали, что я горюю, а потому не задавали лишних вопросов и вообще не тревожили. Я думал, что успею, но не успел – Фраур родил двоих младенцев, и один из них умер. Оба были homo sapiens.

– Филос!

– Да, именно! И тут мы все поняли. Чтобы стать ледомцем, со всеми его морфологическими характеристиками, младенец должен появиться в Первом медицинском центре. О каких мутациях тогда идет речь?

– Ни о каких!

– В том-то и дело. Нет никаких мутаций, Чарли! И, как считает Миелвис, именно это ты должен узнать. А я хочу, чтобы ты знал: Фраур жив, и с ним живет один из наших детей, Саутин, homo sapiens.

Слишком много информации! Чарли не смог ухватить ее всю, а потому осмысливал порциями.

– Миелвис не знает, что с тобой случилось? – спросил он.

– Нет.

– А твой… Фраур, ты говоришь, здесь, и он жив? (а Назив сказал, что камнепад случился страшно давно). Как давно это произошло?

– Много лет назад. Наш ребенок почти такой же большой, как ты.

– Но… зачем? Зачем Фраур отрезал себя от всего и всех?

– Чарли! Как только у меня появилась возможность, я принялся искать все что мог, по поводу ледомцев. Они открытые и честные люди, но, как и любые люди, склонны скрывать некоторые, особенно интимные, стороны своей жизни. Если их спросить прямо, они отвечают на твои вопросы, но сами редко откровенничают. Оказалось, что у Первого медицинского и Первого научного центров есть секреты – не в том смысле, в котором вы скрываете информацию под грифами «секретно» и «совершенно секретно», а просто есть нечто, о чем никому и в голову не придет задавать вопросы. Никто не спрашивает, зачем нам нужна анестезия во время месячных недомоганий, и почему наших детей после рождения целый месяц держат в «инкубаторе», перед тем как вручить родителям. Никому нет дела до наших экспериментов со временем. Я ведь совершенно случайно наткнулся на сведения, что в Первом медицинском центре есть Контрольный природный экземпляр, и, если бы не история с рождением Саутина, я бы так и не обратил на это внимания.

– А что такое Контрольный природный экземпляр?

– Человек, которого прячут в Первом медицинском. Homo sapiens, но мозг его спит, и специалисты центра сверяют по нему результаты своей работы. Итак, наши с Фрауром трое умерших детей, плюс Саутин – все они единственные homo sapiens, рожденные в Ледоме. Когда же я узнал, что в Первом медицинском есть этот Контрольный природный экземпляр, мы с Фрауром решили, что Саутин останется нашей тайной. Миелвис никогда его не получит. Понятно, что Фрауру придется оставаться с ним, в этих пещерах.

Филос подумал несколько мгновений и, улыбнувшись, продолжил:

– Когда Саутин родился, он был такой смешной! Прости меня, Чарли, мы не могли на него смотреть без смеха. Но мы его полюбили, а то, через что нам пришлось пройти, только усилило нашу любовь.

– Но что же будет дальше, Филос? Что вы собираетесь делать?

– Решить нашу проблему должен ты.

– Я?

– Ты можешь взять его с собой, Чарли?

Чарли Джонс посмотрел на слабо освещенную серебристым светом завернутую в темный плащ фигуру Филоса, на его живое, нервное лицо, подумал об упорстве, с которым он и Фраур встречали жизненные трудности, о боли, об одиночестве, которое они испытывали, будучи оторванными друг от друга, о любви, которую питали к своему ребенку. Он подумал о ребенке – этом маленьком отшельнике, кроте, которого спрятали под землей, чтобы он не стал лабораторным кроликом. Взять его с собой? Но он же не знает ни языка, ни обычаев того времени. Не будет ли ему там хуже, чем здесь, в Ледоме, где Миелвис способен сделать с ним все что угодно?

Чарли уже готов был отрицательно покачать головой, но, увидев неподдельную тревогу на лице Филоса, не смог. Да, но как можно вывезти ребенка – ведь все в Ледоме находится под контролем Миелвиса и Сиеса!

И вдруг его осенило: он ведь знает, как устанавливать параметры на машине времени!

– Филос, – сказал он, – ты мог бы доставить нас к машине времени так, чтобы никто не заметил?

– Конечно, если будет нужно.

– Нужно. Я заберу Саутина с собой.

То, что сказал Филос, не имело никакого значения. То, как он это сказал, было самой большой наградой, которую когда-либо получал Чарли.

Сверкнув своими темными глазами, Филос прошептал:

– Идем, скажем Фрауру и Саутину.

Завернувшись поплотнее в плащ и посоветовав Чарли сделать то же самое, Филос подошел к стене и возложил на нее ладони – одну над другой. Пальцы его скользнули в невидимые отверстия, он потянул на себя, и плита, составлявшая часть стены, высотой с человеческий рост, повернулась в проеме. Открылась треугольная камера, а из проема хлынул морозный воздух.

– Это – воздушный шлюз, – объяснил Филос. – Здесь проходит линия «неба». Сейчас мы уже снаружи. Открытым туннель держать нельзя – воздух будет уходить, и на станции, поддерживающей давление, могут заинтересоваться причиной утечки.

В первый раз до Чарли дошло, что теплый свежий воздух Ледома был результатом работы не только кондиционеров, но и насосов.

– Там что, зима? – спросил он.

– Нет, просто мы слишком высоко в горах. Я пойду вперед, а ты – за мной.

Филос вошел в треугольную камеру, подошел к внутренней стене и нажал. Кусок стены повернулся, Филос шагнул в образовавшийся проем. Дверь сделала полный оборот, и Филос исчез из виду. Чарли последовал за ним. Вращающаяся дверь вынесла его наружу, и он оказался на склоне холма, под звездным небом. Холодный воздух ворвался в его легкие, у него перехватило дыхание, но не столько от холода, сколько от вида звезд.

Свет звезд был достаточно ярким, и они без труда, огибая валуны, спустились в расщелину между скал, где Филос нашел дверь. Отворив ее, они вошли внутрь. Порыв ветра захлопнул дверь, они прошли узким коридором, открыли еще одну дверь и оказались в длинной комнате с низкими сводами, где в каменном очаге трещали дрова. И им навстречу – радостный, хотя и прихрамывающий, поднялся и двинулся Фраур, а следом, не менее радостный, Саутин. Чарли, как вкопанный, застыл у входа, сумев произнести лишь одно слово:

– Лора?

И потерял сознание.

– Иногда посмотришь вокруг, и становится страшно, – говорит Херб.

Джанетт окунает шарики попкорна в пищевой краситель, налитый в формочку для кекса – она помогает Дейви смастерить индейское ожерелье.

Дейви всего пять лет, но он прекрасно орудует иголкой и ниткой.

– Так не смотри, – говорит Джанетт. – На что ты смотришь?

– Я слушаю. Радио. Послушай сама!

Из приемника льется завывающий голос. Если прислушаться (хотя это необязательно), можно разобрать финальную тему из «Паяцев» Леонкавалло, на которую положен текст о мучениях разочарованного в жизни выпускника современной средней школы, и все сопровождается фортепианным тремоло в