Даруй им покой - Валерия Вэл

и чего, мол, такой печальный – молодой, здоровый… А я подумал – вдруг не здоровый, а и впрямь болезнь мучает? Но какой именно болезни вы боялись, понял, лишь увидев тело сэра Ричарда. И вспомнил, как вы заговорили со мной о смерти и о том, что боль иногда может быть спасением. При проказе человек гниет заживо, но боли не чувствует. Вам казалось, что ваша ранка недостаточно болезненна?

Сэр Уильям надменно скривил губы.

– Ты презираешь меня за слабость? Я знаю, ты был тяжело ранен, близок к смерти, ты сам говорил. Тебе такие страхи должны казаться слабостью.

– Бог с вами, милорд… Я, может, как раз и представляю, каково это – неведение и ожидание того, что похуже смерти. Знаю, каково выйти из забытья и понять, что не чувствуешь ни рук, ни ног, и бояться поднять голову, чтобы не увидеть перемотанные обрубки… Мне было легче, чувствительность быстро вернулась. Но я только тогда решился взглянуть. Только тогда! А вы предполагали самое страшное и жили с этим.

– Жил… уговаривал себя не терять надежды. И тут же думал, как легче наложить на себя руки. Стоял у окна и представлял, какая я удобная мишень. Иногда даже выходил по ночам, ожидая, что в спину вонзится клинок и прекратит все это…

– Простите, милорд, но я видел вас однажды. Даже прошел немного следом. Это было в ночь, когда погиб Броган.

– Ты? – барон вскинул взгляд. – Господи… это был ты.

– Я не скрывался.

– Да, луна освещала тебя очень хорошо. Только узнать все равно было невозможно. Я тогда спустился ко рву… да, специально. Чтобы облегчить нападение. – Он горько усмехнулся. – Думал, что это моя последняя ночь. А оказалось, что не моя… Утром слуги нашли на берегу тело Брогана.

– Так вот почему вы выбирали такое странное место для уединения – спиной к заросшей кустами нише… Вы ведь не однажды сидели на берегу рва. Простите, милорд. Я нашел надпись на земле, которую вы оставили.

Барон покачал головой и снова усмехнулся.

– Да, я думал о Ричарде. И умолял судьбу, чтобы покушавшийся на меня повторил попытку. Мне уже было все равно, кто это. В конце концов, мне пришлось тебя прогнать, чтобы ты не помешал. Ты ведь слишком многое понял… Прости, что сделал это так грубо. Это было несправедливо. Прости. – Барон помолчал, потом взглянул Дирхарту в глаза: – Мои извинения приняты?

– Конечно, милорд.

Дирхарт ответил ему таким же прямым взглядом, попытавшись прогнать из него сочувствие. Не потому, что боялся ранить гордость сэра Уильяма, тот пережил достаточно, чтобы не видеть в сочувствии оскорбления. Но Дирхарт очень хорошо представлял облегчение, которое сейчас ощущал барон, и ему не хотелось напоминать сочувствием о реальности бездны, на краю которой тот совсем недавно находился.

– Тогда все же расскажи, что здесь произошло? Ты ведь и это понял?

– Да, милорд. Взгляните.

Дирхарт указал на пол, где среди рассыпанного рукоделия лежали ножницы с давними следами крови. Так поразившее его в первый момент недостающее стеклышко мозаики. Вернее, поразило не само стеклышко, а захватившее его ощущение того, как четко начала складываться в голове вся картина. Впрямь как мозаичное окно церкви. Только, в отличие от церковной мозаики, эта картина не была светлой.

Стеклышки в руках… В одном из них темнели на фоне неба зубцы крепостной стены. Вышедшая из церкви леди Эрмина приподняла покрывало, наброшенное на белокурые волосы, и, повернувшись к Дирхарту, лукаво улыбнулась:

– Кажется, в последнее время сердце Маргарет начало оттаивать. Во всяком случае, она перестала постоянно опускать глаза долу и везде носить с собой мешочек для рукоделия, будто ничто в жизни, кроме молитв в часовне и вышивания, ее не интересует…

Рядом с этим стеклышком ложится другое. Из него снова с улыбкой смотрит леди Эрмина, только теперь это грустная улыбка:

– Маргарет относится к своим молочным сыновьям как к родным. Даже хранит их крестильные рубашки…

Еще одно стеклышко встало рядом с двумя первыми. В нем Броган, подперев рукой лоб, смотрит в полупустую кружку.

– Я кое-что нашел там… Такое не очень-то покажешь. Как подумаю, откуда это могло взяться, мурашки по коже…

И снова в стеклышке лицо леди Эрмины, только теперь по ее щекам бегут слезы, а над головой шелестит под ветерком плющ. Она говорит о не пришедшем на свидание женихе, о пятнах крови в часовне…

Следующее стеклышко. В нем Дирхарт расправляет на колене найденную у убитого Брогана шелковую крестильную рубашку с давними пятнами крови…

Такие разные стеклышки притягивались друг к другу, стыки между ними исчезали, и они становились одним целым, возвращая смотрящего в них на два месяца назад, в пахнущую шиповником весеннюю ночь, в освещенную стоящим на полу фонарем часовню, где перед изваянием святого Лазаря стоит Маргарет. Ее глаза смотрят сквозь камень, в глубину собственной памяти. Руки прижимают к лицу крестильную рубашку Ричарда, и ей кажется, что тонкая ткань до сих пор хранит тепло маленького тела, когда-то вернувшего ее к жизни. Воображаемое тепло, заменившее ей тепло объятий мужчины, которого вернула к жизни уже она – пусть и на короткое время перед тем, как он навсегда спустился под каменные плиты, на которых она сейчас стояла. Она говорила с ним… о чем? Что услышал перешагнувший порог часовни Джеффри Холл, привлеченный светом в окне? Что показалось ему странным, подозрительным, опасным?

Что бы то ни было, сэр Джеффри потребовал объяснений. Потребовал у Маргарет показать ему, что она сжимает в руках, пытаясь спрятать под плащом. Встретив сопротивление, к которому не привык, он попытался выхватить это у нее. Она оттолкнула его. Он схватил ее за руку, она вырвалась… Из висящего на ее поясе мешочка по часовне разлетелось рукоделие. Она бросилась собирать рассыпанные игольницы и наперстки, он стал помогать ей, но в какой-то момент снова заметил, как она прячет заветную рубашку, снова попытался отнять, и она отмахнулась рукой с зажатыми в ней ножницами…

Дирхарт перевел дух. Слушавший его сэр Уильям подавленно молчал.

– Знаете, милорд, женщине убить мужчину легче, чем кажется, потому что от женщины не ждешь ничего такого. Рядом с ней думаешь о чем угодно, только не о том, что ножницы в ее руке сейчас вонзятся тебе в горло. К тому же никто из них впрямь не помышлял об убийстве.

– Господи… зачем я позволял Маргарет проводить столько времени в этой часовне? Она просто лишалась рассудка здесь…

– Жаль, милорд, но с этим уж ничего не поделаешь.

Дирхарт неотрывно смотрел на свечи в подсвечнике, когда барон легонько тронул его за локоть.

– Ты ведь скажешь мне остальное? Только давай выйдем отсюда.

– Да, милорд. – Дирхарт словно очнулся. – Конечно, идемте.

Выйдя из часовни, они присели на ступени перед крыльцом, глядя в темноту сада,