Стихотворения - Галактион Табидзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
300. «О, сколько в этой жизни яда…» Перевод Г. Цагарели
О, сколько в этой жизни яда,Измен и лжи, ночей без сна!Гостиниц тягостны громады,Больниц ужасна белизна.
Страшней отрав — воспоминанья,Жильцы с тревогою в душе…О, граммофонов завываньеНад чушью, тиснутой с клише!
<1928>301. «Художник здесь малюет доски…» Перевод Г. Цагарели
Художник здесь малюет доски.В снегу — изба, в окошке — свет.Ты — зритель. Но когда подмосткиДождутся, чтоб пришел Манфред?
Здесь учащенное дыханьеИ яд в бокале — через край.Как часто слышал я рыданьяПришедших в сей жестокий рай!
<1928>302. Новая колыбельная. Перевод А. Тарковского
Спи! Тебя с чинарой стройнойЯ сравню. Засни спокойно.Не тревожься. Мы живемВ дивный век с тобой вдвоем.Спи. Над книгой ты склонилась,Или радио приснилось,Или снится, что вдалиПеснь моторы завели?Отдаешь мотыгу дедам;Водит плуг за плугом следомТрактор твой по целине.Город видишь ты во сне.Говорящий с облакамиДом, встающий пред глазами,И соседние дома —Ты построила сама.Всходит солнце над тобою,Над чинарой молодою.Шум знамен. Рассветный час.В этот час ты родилась!
<1928>303. Поэт. Перевод В. Бугаевского
Не думай, что голос певцаСудьбой осужден на забвенье,Что он не согреет сердца,Печали не даст исцеленья.
Нет, силою дивной полноТобою рожденное слово,И в душах у многих оноТаилось, проснуться готово.
Ты лире певучей своейБессонными внемлешь ночами,И вьется сильней и сильнейСердца молодящее пламя.
<1928>304. Под стук ротационки. Перевод П. Антокольского
Под стук ротационки полуночныйСемнадцатый припомнился мне год,Какой-то гимн, восторженный и мощный,Какой-то отзвук давних непогод;
Какой-то отзвук маршей похоронных,Каких-то зорь едва заметный след…И в шелестящих пурпурных знаменах —Сиянье окрыляющих побед!
<1928>305. Надпись на книге. Перевод Г. Цагарели
Я знаю, громыханьеСменяет тишину.Иных времен дыханьеОно несет в страну.
Грядет она — победа,И горек, как дурман,Мистического бредаРастаявший туман.
<1928>306. «Ты носишь имя человека…» Перевод Г. Цагарели
Ты носишь имя человекаЗачем? — постигнуть не могу.Ты замолчал в преддверье века.Остался у него в долгу.
Когда б ты каялся, в подмогеНе отказал бы мир опять,Но ты уже свернул с дороги,Тебе уж нечего желать.
О жизнь, нам этой жизни мало,Мы жаждем тысяч в смене дней,Чтоб сердце ярче Альп сверкало,А солнце стало горячей.
<1928>307. Думы на берегу моря. Перевод О. Ивинской
Простор морской молчаньем скован,Не поколеблен мрак густой,И дальний берег обрисованЕдва сиреневой чертой.Я вижу неподвижность крылийУ парусов, застывших тут.Ох, быть ли им в покое илиИх бури яростные ждут?
Мы к бурям шли с раскрытой грудью,И сердце не могло молчать.Настанет час, мы снова будемГрозу знакомую встречать.Бедняжка-лодка! Силой страшнойНад гладью моря поднята,Волна в стремленье к рукопашнойВ твои ударилась борта,Она почуяла — свобода!..И, пену взбивши добела,Гроза семнадцатого годаТебя в пучине погребла…
Мой дух в той битве закалился.И из луча в морской тишиВ клинок из стали превратилсяЖивой огонь моей души.Но если старого накалаВ нем до сих пор таится ток,Его огонь разрушит скалыИ бросит в огненный поток.
<1928>308. Гнева и язв не таи от народа. Перевод В. Леоновича
Свежие гвозди — а не загвоздки!Будут ладони к брусу пришиты,Ибо не убраны эти подмостки,Чернь не сыта, и Голгофа не срыта.
Гнева и язв не таи от народа.Мы, слава богу, больше не дети.Истина есть музыкальная кода:Мне тридцать семь. Тридцать — столетью.
Перед народом ты — перед другомИ тишиною исповедальной.Так не гремите ж, нищие духом,Мелким железом и наковальней!
<1928>309. Что не покрывается забвеньем. Перевод А. Тарковского
Нашим стремленьям — тянуться к вершинам —Издавна путь преграждала природа.Там, на горах, в этом крае пустынном,Разве не чудо шаги пешехода?
Путник на горы глядел из Тбилиси,Видел величье вершин в отдаленье:Сквозь времена прорываются выси,Не покрываясь туманом забвенья.
Вот ты поешь — и колеблются тучи,Ты в одиночестве, путник счастливый;Слева — утесы у рощи дремучей,Справа — кустарник и сонные нивы.
Здравствуйте, горы, крутые отроги,Дальние долы и дымы селений,Дуб вековой на высокой дороге!Здравствуйте, скалы — царство оленей!
<1928>310. Расцветшему вечеру. Перевод В. Звягинцевой
Строгие горы к ночи накрылисьВечером тихим, вечером древним.Меркнут Казбека белые крылья.Сонно притихли, смолкли деревни.
Солнце коснулось неба губамиВ ласке прощальной. Небо пылает,Льется на запад легкое пламя,В тихой дремоте млеет и тает.
Ниже, потоком едким размыты,Брови нахмурив, скалы нависли.Тьма проникает в горы гранита.Кряж погрузился в угрюмые мысли.
Девочка бродит, травы срезает —В маленьких ручках ножик садовый;Девочка строчки стихов распевает,Вечер в стихах повторяется снова.
<1928>311. Иные строки. Перевод В. Державина
Круг ароматов прорвался. И, раняПамять, мне в сердце ринулись вы —Пастбища, нив молодых обаянье,Свет, и дыханье, и пламя листвы.
Вечера дымы над лесом нависли.Под ветерком, колыхаясь, встаютСпелых хлебов сокровенные мыслиТам, где крестьяне «Надури» поют.
Там, где стремительны песня и голос,Где под смоковницей с красной листвойКаждую травку и вызревший колосОсень пронзила тонкой стрелой.
Рощи тебе подплывают навстречу,Песни дневные ты шепчешь лесам.Вечер. Открой свою тайну мне, вечер!Смолкло «Надури». Темнеет. Роса.
Все вы мне ветвью, плодами клонимой,Кажетесь — юность с сиянием глаз,Громкий, восторженный смех любимой,Я не могу оторваться от вас.
Перебираю в памяти вновь яВсё, что из прошлого бьет горячей:Жизнь пронизавшие светлые копья,Стрелы — ресницы спящих очей.
<1928>312. Радуга. Перевод В. Шаламова
