Большая семья - Филипп Иванович Наседкин

надо спешить в поле, но на самом деле старался избавить ее от работы, к которой, как он догадывался, у нее не лежала душа.

Ульяна как бы примирилась со своим положением. Она была молчалива и задумчива, и казалось, что в жизни ее не произошло никаких перемен.

С зари и до зари она работала в поле, всегда торопилась, спешила, точно боялась, что не успеет все переделать. В жарком труде она находила отдых от тяжелых дум.

Бывали минуты, когда Ульяна места не находила. Тоска, как ржавчина, разъедала сердце. Росло желание порвать с мужем, покончить разом и забыть обо всем, но нехватало сил.

В день приезда Потапова в Зеленую Балку Ульяна решила поделиться с ним горем. Она долго ждала секретаря райкома за выгоном у дороги. За это время она вспомнила всю свою жизнь: было много хорошего, бывало и тяжело. Но Ульяна никогда не жаловалась: она росла упрямой и выносливой. Она любила жизнь, сильную, трудовую, ценила открытые и простые отношения, но сейчас у нее не было сил, чтобы на что-нибудь решиться.

Разговор был откровенным. Ульяна призналась Потапову, что не любит мужа с тех пор, как он остался в селе, у немцев.

— Но жить продолжаете с ним? — спросил Потапов.

— Да, Сергей Ильич, — сказал Ульяна. — Я вернулась к нему.

— Что же вас заставило?

— Многое… Мать боялась пересудов. Насмешливые намеки. Он не дает мне развода…

Ульяна созналась, что любит Арсея, хотя Арсей, может быть, и не знает этого.

— Это плохо, — говорила она. — Люди осудят, не простят. Я знаю — это очень плохо. Но что ж делать? Может быть, завязать глаза и бежать…

Потапов говорил заботливо. Надо быть осторожной, проверить себя, проверять не один раз. А главное, чтобы совесть была чиста, чтобы потом не пришлось краснеть за свои поступки. Конечно, убиваться не следует, а надо найти в себе мужество и решить так или иначе. Но решить это может только она сама, посторонние, даже если они ценят и уважают ее, в таком деле — ненадежные советчики.

Ульяна долго думала над словами Потапова. Они придали ей смелости. Она решилась переговорить с Арсеем, переговорить раз и навсегда, откровенно, ничего не тая, ничего не скрывая.

Ульяна стала искать встречи с Арсеем. Нарочно дольше всех задерживалась она на своем загоне, в надежде, что он пройдет мимо, часто ждала перед табором под колючим боярышником, но Арсей, как на грех, возвращался с поля другой дорогой.

Так шли дни. Решимость, укрепившаяся после разговора с Потаповым, ослабевала, снова возникали сомнения. А что скажут мать и отец? Как посмотрят люди? Разве не стыдно в такое трудное время нянчиться со своим сердцем? И Ульяна работала, работала не покладая рук, целиком отдаваясь тяжелому, освежающему душу труду.

Однажды, усталая, она медленно шла одна с поля, отстав от подруг. Женщины спешили в табор, чтобы до ночи взять детей из яслей. Ульяна еле передвигала отяжелевшие ноги. В этот вечер она особенно чувствовала свое одиночество.

«Господи, у других дети есть, — с грустью думала сна, — а у меня нет никого. Почему же у меня нет ребенка?..»

Вспомнился разговор с бригадиром. В обеденный перерыв Марья Акимовна передала ей исписанные листы.

— Передай, пожалуйста, мужу, — сказала она. — Учет трудодней за вчерашний день.

Ульяна спрятала бумаги.

— Как вы поживаете-то? — осторожно спросила Марья Акимовна.

— Да так… живем… — ответила Ульяна, смутившись под проницательным взором пожилой женщины, — кое-как… помаленьку…

Марья Акимовна участливо покачала головой.

— Ой, скрытничаешь ты, Ульяна, — сказала она. — По глазам твоим вижу — не сладко тебе. И не только мне одной заметно, многие видят.

— Да ведь не всегда живешь так, как хочется, — сказала Ульяна.

— Правда, правда, — подтвердила Марья Акимовна: — не всегда живешь так, как хочется. А все же… и клониться под ветер, как молодая сосенка, тоже не дело. Силу в себе нельзя глушить.

Теперь, одиноко бредя по темному полю, Ульяна думала над словами бригадирши. Что они значат? Про какую силу говорила Марья Акимовна? Неужели все так действительно заметно окружающим?

Ее размышления были прерваны частым лошадиным топотом. Ульяна сошла с дороги, оглянулась и увидела Арсея. Он спрыгнул на землю, сбросил повод и повел коня.

— Здравствуй, Ульяна Петровна! — сказал он с радостным удивлением. — Что так поздно?

Ульяна растерялась: встреча оказалась неожиданной. С минуту Ульяна молча смотрела ему в глаза, которые поблескивали в сгущающейся темноте, потом опустила голову, ничего не ответив.

Они молча шли рядом. Жеребец позади фыркал, беспокойно бил копытом, мягко толкал Арсея головой в спину. Ульяна украдкой взглядывала на Арсея, боясь встретиться с ним глазами. Он не смотрел на нее, неторопливо свертывал цыгарку.

Сердце Ульяны часто билось. Вот бы кинуться ему на грудь, выплакаться на ней, рассказать о бессонных ночах, — раз и навсегда забыть о прошлом! Всей душой она тянулась к Арсею. Но тело сковывала слабость, и Ульяна шла попрежнему молча, ничем не выдавая своего волнения.

Мелькнула мысль: «Отчего он сам молчалив?» Но Ульяна тотчас же решила, что ему тяжело с ней, что, может быть, он уже не любит ее и тяготится ее присутствием.

— Ох, Ульяна Петровна, если б ты знала! — сказал, наконец, Арсей, не взглянув на нее. — Если б ты знала, как трудно!..

Он замолчал, а она ждала, ждала с затаенным сердцем. Ну, возьми же за руку, погладь усталую голову! Посмотри в глаза — и ты увидишь в них столько любви!

— Так трудно, что и словами не выскажешь, — продолжал Арсей, помолчав. — Вот нынче сеяли пшеницу. Все рассказал, все растолковал, целые дни сидел с девчатами — отбирали зерна, и все перепутали. Отбор посеяли там, где должны посеять чистосортные из района. Конечно, беды тут большой нету. Но разве так можно? Ведь получается — сам, своими глазами за всем смотри. А у меня их только два.

Ульяне почудилось: что-то