Только ты и я - Лор Ван Ренсбург

Коннор. Милый, добрый Коннор. Про таких говорят – мухи не обидит. К нему эти слова относились не только в переносном, но и в буквальном смысле: еще в детстве он выносил из дома жучков и паучков, на которых я собиралась наступить ногой. Для него идеальным ответом на любую проблему были картошка фри и молочная болтушка. Да, в каком-то смысле Коннор побывал здесь, в этом доме, но только вначале, когда принималось первое, самое важное решение. Сейчас он больше не был мне нужен. Это моя война. Моя – и ничья больше.

– Это не имеет никакого значения. Он мог все спланировать и научить тебя, что и как делать.

– Я уже большая девочка, Стивен, и не нуждаюсь в том, чтобы кто-то меня учил.

Бросив окурок в кружку, я достала из пачки новую сигарету. Никотин и канцерогенные смолы казались мне сейчас значительно менее ядовитыми, чем его общество. Как это типично для него – думать, что за всеми важными решениями и поступками женщины непременно должен стоять мужчина. Он-то с самого начала был уверен, что я ни с чем не способна справиться самостоятельно. Все наши отношения строились на советах, которые он мне давал. Я в них не нуждалась, но Стивен все равно давал их, потому что не сомневался: он – мужчина, и он знает лучше.

Пора лишить его этой уверенности.

– Все очень просто, Стивен. Я даю тебе возможность выбрать. Я могу сообщить в Образовательный совет, что ты систематически растлевал и насиловал своих учениц, в том числе – несовершеннолетних. Я передам в совет имена, даты, фотографии и другие улики. Я поломаю твою карьеру и, что еще важнее, раз навсегда уничтожу твою драгоценную репутацию.

Шагнув вперед, я накрываю его привязанные к креслу руки ладонями, и противное царапанье ногтями по коже стихает. Мое тело заполняет все пространство перед ним, и Стивену волей-неволей приходится смотреть на меня, на мое лицо, выражение которого, как я надеюсь, в полной мере демонстрирует владеющую мною решимость.

– …Ты больше никогда не сможешь преподавать – или охотиться на молодых, неопытных девочек. Ты навсегда превратишься в опального сына профессора Хардинга, опозорившего своего знаменитого отца…

Слово – опасное оружие. Моя последняя фраза ударила его прямо в живот, и я вижу, как его глаза вылезают из орбит от страха… и от сознания того, что впереди его ждут годы безвестности и бесчестья.

– Но есть и другой вариант.

Я делаю шаг в сторону и сбрасываю сигаретный пепел в кружку. Горячий пепел шипит, касаясь остатков воды. Стивен напряженно глядит на меня. Я сказала про другой вариант, но не сказала, в чем он состоит, и сейчас он всем своим существом пытается угадать, какими будут условия. Негромко звенит металл: инвалидное кресло мелко дрожит, словно транслируя его чувства в причудливую азбуку Морзе, и я учусь расшифровывать этот код разочарований и надежд.

– Какой вариант? – Он глядит на меня не мигая, и я отвечаю на его твердый взгляд своим таким же. Он должен понять, что покорной дурочки, которая смотрела на него снизу вверх или вовсе отводила глаза, больше нет. С каждой секундой я все дальше отхожу от прежней Элли, изгоняю ее из себя словно духа, которому я позволила овладеть собой лишь на время, лишь до тех пор, пока он не исполнит свою роль до конца.

– Ты можешь уйти с честью. Совершить самоубийство. Если ты покончишь с собой… – Для наглядности я киваю в сторону веревочной петли. – …Я обещаю, что не скажу никому ни словечка. Ты умрешь, но твоя репутация останется незапятнанной. Кто знает, быть может, твоя преждевременная кончина даже вознесет тебя на такую высоту, какой ты никогда бы не смог достичь при жизни.

Сигаретный окурок падает на дно кружки и с шипением гаснет.

Понадобилось очень много времени, чтобы Стивен и я оказались сейчас здесь. Я имею в виду вовсе не те три с половиной часа, которые заняла дорога из Нью-Йорка сюда. Недели и месяцы ушли у меня на сбор улик. Объяснения и оправдания имели горький вкус, поцелуи пахли чужими духами, на фотографиях улыбались лица, которые казались детскими, чужие секреты и простроченные короткими очередями поцелуйчиков эсэмэски шелестя выползали из принтера бумажными листами стандартного формата. Несколько часов пришлось потратить на просмотр объявлений в Сети – мне нужна была подходящая сцена, уединенное место где-нибудь в глуши, где не будет никого, кроме нас и призраков, – обвинителей и свидетелей. Бесчисленные дома, коттеджи, бунгало, ранчо расплывались, проносясь по экрану бесконечной чередой, но, как говорится, кто ищет, тот всегда найдет. Объявление само бросилось мне в глаза. Высокие окна, изломанные очертания фасада, удобное расположение между лесом и океаном. Один взгляд на «Гугл-карты» и несколько щелчков по значку «Увеличить масштаб» окончательно убедили меня в том, что место подходит идеально – на мили вокруг не было ни одного строения. И я не разочаровалась в своем выборе. Здесь я сумела достичь многого из того, что запланировала. Оставалось сделать последнее усилие.

Стивен что-то бормочет, прерывая ход моих мыслей.

– Прости, что ты сказал?

– Я сказал – хватит, это уже не смешно. И глупо. – Он делает паузу. – А кроме того, мне нужно в туалет, – неожиданно добавляет Стивен, и на его лице появляется широкая самодовольная улыбка.

39

Не сказав ни слова, Элли вышла из прихожей, и его улыбка, помешкав секунду, растаяла без следа. Стивен остался один с полным мочевым пузырем и по-прежнему привязанными руками и ногами. Она бросила его, хотя буквально все, что было известно ему о ее характере, этому противоречило. Та Элли, которую знал Стивен, проявила бы сочувствие и отвязала его от проклятого кресла. А эта демонстрация с веревкой и петлей… Если она не является ни отчаянной выходкой ревнивой девчонки, ни орудием шантажа, тогда чего она от него хочет? Чего добивается? Чем больше слов она произносит, тем бессмысленнее выглядит все ее поведение. Да и сама Элли как будто тоже окончательно утратила способность рассуждать здраво.

Стивен, впрочем, уже начал сомневаться, действительно ли он знал ее так хорошо, как ему казалось. Если не считать любви к литературе, которую она изучала, Элли оставалась для него загадкой, которая до настоящего момента его ничуть не беспокоила. То, что она никогда не пыталась познакомить его со своими друзьями или – упаси бог! – с родителями, представлялось ему скорее достоинством, чем странностью. В ее квартире-студии, куда Стивен несколько раз заходил, не было ни одной фотографии, которая привлекла бы его внимание. Да, тогда он ими не интересовался, благо бо́льшую часть времени они проводили у него, где было намного просторнее, но теперь…

Мороз пробежал у него по коже, когда он понял, что в квартире Элли никаких фотографий не было вообще. У каждого американца есть памятные снимки или сувениры,