Польское Наследство - Владимир Романовский

– Какой поход? – спросил Годрик.

– За польскую корону.

Годрик посмотрел на Хелье. Хелье отрицательно мотнул головой.

– Ты что, кабан толстый, совсем одурел в своей оранжерее? – крикнул Годрик. – Какой поход! Посмотри на себя! Ты еле ноги передвигаешь, по лестнице без помощи подняться не можешь! Что ты плетешь! Поход!

– Годрик, не распускай язык, а то я тебе его вырву, – сказал Дир.

– Хелье, скажи ему! Он на лошадь сесть не может, да и какая лошадь его выдержит! Он сдохнет, до похода не добравшись, его в повозке насмерть укачает!

В голосе Годрика слышалось отчаяние.

– Годрик, не суетись, – сказал Хелье.

– Да как же не суетиться, помилуй! Ты, может, думаешь, что он так говорит просто? А потом пойдет спать, и забудет? Ведь он, если себе в голову что-то вбил, то всё, хвитарики в Годариках, тараном не выбьешь!

– Годрик! – строго сказал Хелье.

– Ну, что Годрик! Ну, Годрик. Что?

Хелье подошел к нему и сказал на ухо, —

– Рикса его отговорит.

– Да, жди, – ответил Годрик тихо. – Ей все равно. И тогда было все равно, и теперь все равно, а теперь он к тому же жирный стал. Не интересен он ей.

Дир сделал еще один выпад, попытался воткнуть сверд в пол, чуть не проколол себе ногу, и сел на ховлебенк, тяжело дыша, отдуваясь.

– Нужно упражняться, – сказал он. – Вот сейчас выпью и буду упражняться. Хелье, я видел, у тебя твой сверд с собой, поупражняемся вместе.

– Нет, – сказал Хелье. – Уж я не тот, Дир. Какие нынче со мной упражнения.

С противником, цель которого тебя убить, дело иметь можно, если знаешь как – все движения, маневры, приемы известны, нужно только их угадывать. С противником, не желающим нанести тебе вред и в то же время разучившимся держать сверд в руке, да еще и таким кабаном мощным, как Дир, дело иметь нельзя – убьет ненароком. Так подумал Хелье, хотя, конечно, дело было не в этом. Годрик любит Дира, бережет его, заботится, и Годрик прав. Какие еще походы!

Глава тринадцатая. Веденец

Серениссима Република ди Венециа, она же Безмятежнейшая Венецианская Республика, находилась в году Милости Господа Нашего одна тысяча тридцать седьмом под властью дожа Доменико Флабанико, человека простого звания, избранного на власть по причине временной неприязни народной к особам благородных кровей.

Правил Доменико как-то бестолково. Призывая наемников, пытался воевать, но не получалось. Пытался строить, и что-то не складывалось, и не строилось. Пытался рыть новые каналы, дабы окончательно соединить лагуну с морем, а ему возражали, что город и так оседает под тяжестью фортификаций и модификаций, и скоро совсем уйдет под воду, так не пора ли, как в старые добрые времена, приподнимать строения, класть новые слои земли, и прочая. (В конце концов именно этим он и занялся, а его преемник, Доменико Контарини, происходящий из аристократов (неприязнь прошла) заложил фундамент новой Церкви Святого Марка, и работы по подъему уровня земли на островах прекратились, и не возобновились до нашего времени. Но это было потом).

В германских землях, тесно связанных с Венецией торговыми отношениями, неожиданно открыли серебро, и Доменико пришлось дать указ перекинуть через проливы, разделяющие острова архипелага, несколько мостов, дабы установить наземную связь с континентом. Из этого тоже ничего не вышло – парижская история повторялась, мосты строились днем и рушились ночью. Обозы, прибывающие из германских земель к Адриатике, разгружались где попало, серебро и прочие товары трансферировались на лодки, и лодочники, делая серьезные лица, запрашивали безумную плату за перевоз.

И тем не менее Венеция жила бурной, богатой жизнью, торговля со всем миром шла полным ходом. Приезжали скандинавские, франкские, новгородские, киевские, византийские купцы. Захаживали египетские торговцы, и сицилианцы, и те и другие магометанской веры. Отмечался присутствием также и Багдадский Халифат, и иберийские мусульмане тоже наезживали. Шла полным ходом работорговля – в саму Венецию караваны не совались, останавливались поблизости, но праздновать удачные сделки караванщики предпочитали в городе. Постоялые дворы походили на отели будущего – с горничными, с приносом еды в комнаты, с побудкой по просьбе в назначенный час. Таверны светились ярким светом всю ночь, а днем, в теплую погоду, призывно распахивали двери настежь и устанавливали столики на открытом воздухе. Зимой и местные, и приезжие развлекались комическими жалобами друг другу на отвратительный влажный холод. Частые наводнения совершенно не огорчали жителей – наоборот, веселили. Население города – безумная по тем временам смесь латинян, греков, германцев, южных славян, иудеев, и личностей неопределенного происхождения – отличалось совершенно искренним гостеприимством.

За исключением нескольких церквей и четырех богатых палаццо, постройки в Венеции были деревянные. В связи с густотой построек, всем ремесленникам, использующим в своем деле доменные печи (стеклодувам, кузнецам) настоятельно предлагалось селиться на соседнем острове, именем Мурано, и в центральные части Венеции не соваться.

Все постоялые дворы в центре оказались заняты, и Нестору пришлось после визита к поверенному Хелье именем Джулио Мероло снять две комнаты на окраине – впрочем, окраина эта, садовой разновидности, от центра отстояла всего на две аржи, и предшественники гондольеров, венецианские перевозчики, за умеренную плату доставляли желающих по Каналаццо (так местные именовали Гранд-Канал) в Дорсодуро за четверть часа хоть днем, хоть ночью. Предложение Бенедикта погостить в палаццо, зарезервированном навеки за представителями папского престола, Нестор вежливо отклонил. Сам Бенедикт, позволивший себе в первый раз за четыре месяца расслабиться, провел первые двое суток в Венеции в пахнущем сыростью, потом и мочой дорсодурском борделло, и в палаццо вернулся похмельный и смешливый.

– И чем же венецианские путаны лучше наших? – ревниво спросил его кто-то из свиты.

– А у них три сиськи, и вагина поперек, – объяснил Бенедикт, держась за левый висок, который у него болел.

Ему не поверили. Половина свиты ушла в борделло – проверять, и тоже задержалась на двое суток, выпив у хозяйки месячный запас вина. Бенедикт тем временем прочел забавную проповедь в полвека назад восстановленной после пожара старой церкви Святого Марка. В шутливой форме изобразил он прихожанам, как относится Создатель к преднамеренному обману ближнего. Аудитория радостно смеялась над прохиндеями и перекидывалась взглядами – все присутствующие, включая купцов (большей частью потомков разбогатевших южнославянских пиратов), оказались людьми честными, ничем перед Создателем и ближним не провинившимися. А если и финансировали иногда рабовладельческие караваны, то совсем по малой, поскольку среди христиан такая практика была запрещена. На следующий день резко упали цены на всех торгах, а городская казна получила крупные поступления по старым налоговым задолженностям.

***

Эржбета и Маринка куда-то ушли – похоже, им понравилось проводить вместе время в Венеции. Нестор по обыкновению заспался, а проснулся, когда его толкнули в плечо, и с удивлением обнаружил стоящего рядом с ложем Бенедикта, одетого в купеческий венецианский наряд – несколько слоев пестрой ткани с преобладанием бордового оттенка.

– В дороге ты, помнится, говорил мне, что ты хронист.

– Я и теперь не отказываюсь, – Нестор сел на постели. – Вот только с утра я не очень … Утром, до завтрака, я не хронист, а просто невоспитанная скотина.

– Позавтракаем в пути. Нужно мне с тобою съездить в пригород.

– Зачем?

– Нужно. Ничего особенного, не бойся.

– Я ничего не боюсь.

– Тебе предстоит слегка потрудиться, но не просто так, а за вознаграждение.

– Звучит заманчиво, но мне лень.

– Вставай, одевайся.

– Хорошо. Отвернись.

– Не переживай. Эрекционный пенис для меня не новость, видел раньше не раз.

Все-таки он ужасно развратный тип, подумал Нестор, вставая.

Бенедикт повел его завтракать в таверну.

– Верхом ездить умеешь? – спросил он, глядя, как Нестор поглощает венецианскую лазанью.

– Не люблю.

Неприязнь к верховой езде Нестор унаследовал от отца.

– Я не о любви спрашиваю, и не в храм Венеры тебя приглашаю.

– Умею. А долго ехать?

– Средне. У тебя что, дела неотложные?

– Нет, я просто так спросил.

Сделался небывало теплый день, последний отголосок бабьего лета в Венеции. Легкий ветерок с Адриатики ласкал кожу. Нанятый Бенедиктом перевозчик мычал себе под нос какую-то занудную мелодию, орудуя веслами. Высадившись на континенте, Бенедикт и Нестор направились к прибрежным конюшням, где их ждали, видимо по предварительной договоренности, две лошади. Лошадь Нестора оказалась покладистой и даже, кажется, старалась не слишком сильно трясти неумелого всадника. Через два часа езды вдоль берега, миновав стоящий на привале работорговый караван, Бенедикт и Нестор прибыли в непримечательное селение средней живописности, неподалеку от городка Эквило, впоследствии переименованного в Йезоло. На лугу по соседству паслись коровы и собаки. Почти все жители отсутствовали – возможно отправились на какие-нибудь италийские полевые работы, подумал Нестор. Перед самой большой казой в селении сидел на панчине, положив босые жилистые ноги на перевернутую лохань, величественного вида старик. Неподалеку от него девица на выданье отчитывала двух мальчиков-подростков за какую-то провинность.